— У тебя ведь так много причин, чтобы выйти за Гая, — сказал он, все еще обнимая ее. — Давай поговорим о них.

И они принялись вспоминать.

Так они просидели всю ночь, выкурив слишком много сигарет, подливая в бокалы бренди и без конца обсуждая, какой Гай добрый и хороший, как с ним повезло Айрис, как он будет ее лелеять.

— Вас обеих будут лелеять, — убеждал Питер.

— Да, — соглашалась Мэдди, потягивая бренди. — Конечно.

Потихоньку, постепенно, заставляя себя вспомнить множество замечательных вещей, касавшихся Гая, и не в последнюю очередь то, каким он станет превосходным папой, Мэдди почувствовала, что необходимость ложиться с ним в постель (а также провести в его обществе остаток жизни) вызывает гораздо меньше отвращения.

А возможно, ее смятение заглушили усталость совместно с бренди. Мэдди не задавалась этим вопросом.

Идти на попятную на самом деле было уже поздно — в глубине души она и сама это понимала до того, как Питер урезонил ее. Вероятно, чтобы найти в себе силы двигаться дальше по этому скорбному пути, она, потеряв голову, и бросилась к нему за помощью.

— Умница, — сказал Питер, с тяжелым сердцем провожая ее на рассвете. — Я всегда, всегда буду здесь.

— Спасибо тебе, — ответила Мэдди.

— У тебя все будет в порядке, — подбодрил ее Питер, постаравшись, чтобы эти слова прозвучали поубедительнее.

— Все устроится, все будет хорошо, — согласилась она, приложив еще большие усилия.

Она позволила Питеру остановить рикшу, поскольку из-за большого количества бренди и бессонной ночи не рискнула ехать на машине. Мэдди успела вернуться на виллу так, что никто даже не понял, что она уезжала, и лечь в постель до того, как проснулась Айрис и вбежала к ней с возгласом: «Ура, пришло сегодня!»

В девять мальчик-посыльный доставил телеграмму от Эди: «Желаю волшебного дня тчк Уверена что это лучшее для всех вас тчк». И еще одну от родителей Люка: «Думаем о вас обоих тчк». В десять Мэдди сняла с шеи цепочку с колечками Люка, во второй раз в жизни оделась как невеста, приехала к церкви, залитая лучами солнца, а не под дождем, и в одиннадцать уже шла вдоль церковных скамеек под руку с отцом. Потом перед лицом трехсот с лишним гостей, включая вице-короля, она пообещала, что будет любить, уважать и слушаться мужчину, которому никогда и ни за что не должна была говорить «да», но поняла это слишком поздно. Когда Гай улыбнулся ей, такой элегантный и ладный в своей форме, даже не думая ее поддразнивать («Я мог бы даже поверить…»), она поклялась себе, что будет по меньшей мере уважать его и постарается сделать его таким же счастливым, какой он желал сделать ее.