— В самом деле? Но ты всегда была падкой на жалость, — пожал плечами Питер.

Да, именно так. Отчасти поэтому Мэдди избегала смотреть мужу в глаза. Если бы она посмотрела и позволила себе разглядеть тревогу, которая неизбежно сквозила в его взгляде, ей было бы труднее идти до конца, она это знала. Ярость, злость были ее единственными союзниками. Они были нужны ей.

Без них бороться с Гаем стало бы гораздо сложнее.

— Ты ведь не позволишь ему в самом деле присутствовать, когда Люк встретится с Айрис, правда? — спросил Питер.

— Конечно, не позволю, — шепнула Мэдди.

Она не собиралась придерживаться никаких условий Гая. Она не просто заставит его принять, что Айрис должно быть позволено познакомиться с Люком без посторонних, но и сама продолжит видеться с ним наедине. При каждой возможности, которая будет выпадать.

Просто ей следовало сохранять осторожность, чтобы Гай не узнал, что она это делает.

Она отодвинула нетронутое мороженое, блюдечко звякнуло о бокал. Мэдди ничего не могла с собой поделать. Она подумала, что обман дастся ей непросто. Совсем нелегко. Как бы бесчестно ни вел себя Гай, он все же оставался Гаем. Мэдди не нужно было смотреть на него, чтобы помнить об этом. Или о том, как он любил ее все эти годы.

А еще о том, как упорно он трудился, чтобы сделать ее счастливой.

— Золотце Мэдди, — сказал Питер, который, конечно, всё это понимал. И всегда глубоко уважал Гая.

Мэдди уставилась на сверкающее море и рыбаков в разноцветных лодках, думая о словах Люка. «Мне претит вот так скрываться». Ей тоже это было невыносимо.

Но у Гая в руках были все карты. И он попросил целый месяц.

Что им оставалось, кроме как дать его Гаю?

— Ничего, как видно, — сказал Люк, когда гораздо позже в тот же день, как только Гай снова уехал в больницу, а Айрис отправилась к Делле, Мэдди удалось добраться до его квартиры.

Она не могла остаться там надолго. Гай намеревался ужинать дома, а солнце уже клонилось к закату. Мэдди видела через окна заднего фасада, как оно раскрасило гладкую поверхность Аравийского моря: тот самый вид, который был ей так дорог. Люк не зажигал ламп. Белые стены и мозаичный пол быстро темнели, купаясь в последних розовых лучах. Мэдди не хотелось покидать это место. Она положила руку Люку на грудь, напоминая себе, что пора уходить.

— Как же хочется заявиться к нему в больницу и высказать всё, что я о нем думаю! — с чувством сказал Люк.

— Не надо, — ответила ему Мэдди почти тем же тоном, каким ответила отцу после того, как они высадили Айрис у дома Деллы и она рассказала родителям о предложении Гая. «Я бы его вразумил», — пробурчал Ричард, сжимая руль. «Думаешь, я не пыталась?» — ответила Мэдди.