Лучшее в советских фильмах – монтаж. Ни американцам, ни европейцам не удается достигнуть такого согласования между актером и режиссером. В советских фильмах есть ритм, совершенно отвечающий музыкальному allegro, adagio, vivace и т. д., с непрерывным и неудержимым нарастанием темпа и с чисто музыкальными остановками там, где нужно движение ослабить или задержать, чтобы дать передышку зрителю.

«Буря над Азией»[451] едва ли не идеал монтажа, и нужно серьезно посетовать на пропагандные сцены фильмы, естественное удаление которых почти лишило картину ее vivace[452].

У американских артистов и режиссеров чувствуется безупречная дисциплина, отлично выработанная система.

Русский берет интуицией, внутренней, затаенной, созерцательной энергией. Это дает ему возможность как бы «раскачаться», развернуться к концу или к особенно драматическому моменту действия, отчего русский артист убеждает зрителя более, чем какой-либо другой.

Из европейцев следовало бы выделить шведов и поговорить о них особо…

Здесь я скажу несколько слов, относящихся главным образом к латинским народам.

Их артисты и режиссеры импульсивны, их реакции нервные, в их постановках и игре внешний отзвук на что-либо показан раньше внутреннего и потому внутреннее движение, главное у русских, у европейцев латинской расы менее заметно, нежели внешнее. Ум европейского артиста активный и потому, быть может, слишком быстрый, не любящий остановок. Европейскому артисту свойственен бурный порыв с характерным после него упадком энергии. И он обычно сентиментальнее, эмоциональнее других. Американцы с их совершенной системой богаче всех картинами средне-хорошего качества.

По сравнению с американцами у русских режиссеров есть и немало преимуществ.

Их цель – не эстетика, а жизненная правда. У американцев же всё в большинстве случаев лучше действительности. И «концы» у них почти всегда благополучны, тогда как русские не боятся трагических и жестоких развязок.

Очень возможно, что в этом русским помогает национальная литература, которая сравнительно слишком еще бедна в Америке.

У русских есть в памяти литературный прототип, по которому они бессознательно создают ту или иную фигуру. Помнит героев Достоевского, Толстого или Гоголя почти каждый культурный русский актер, а это много значит для силы, правдивости и глубины игры.

Именно русским актерам удается создать тип. Американцев интересует не тип, а положение.

Надо, впрочем, оговориться, что литературные темы все больше влияют и на американцев.

«Толпа» и «Одиночество» с их бедным действием и глубоким содержанием, заимствованным у литературы, – одни из лучших картин, которые мне приходилось видеть.