После октября 1917 года Левинсон как бы по инерции продолжал сотрудничать в новой художественной периодике, выступая с театральными рецензиями в журналах «Жизнь искусства», «Творчество» и пресловутом «Красном милиционере»[515]. С осени 1918 года, когда газетно-журнальная жизнь в бывшей столице практически прекратилась, Левинсон вошел в редколлегию издательства «Всемирная литература», возглавив в нем бюро художественных переводов; сам переводил из Ф. Жамма, Бальзака и других французских беллетристов, а также редактировал чужие рукописи[516]. Жизнь интеллигентов в годы военного коммунизма и их «советские службы» неоднократно описаны современниками, и Левинсон не был в этом смысле исключением[517]. Однако стоит отметить в биографии Левинсона этих лет важнейший побудительный мотив к его эмиграции: «В последние месяцы своего пребывания в СССР он часто встречался с Таганцевым и Гумилевым. Не подлежит сомнению, что, останься он еще на несколько месяцев в Петербурге, он был бы арестован вместе с ними»[518].

Зимой 1921 года Левинсону вместе с семьей удается бежать из Советской России за границу. Сначала он попадает в Ковно (Литва), а оттуда перебирается в Берлин, где сразу же оказывается в гуще культурной и издательской жизни[519]. Там с первых же дней, по свидетельству современника, «как чуткий сейсмограф отмечает А. Я. Левинсон каждое колебание в духовной атмосфере Запада, каждое появление новой звезды на его духовном небосклоне. И сколько интересных писателей, художников обязаны А. Я. Левинсону тем, что узнал про них русский читатель – и не перечесть…»[520].

Ранней осенью 1921 года Левинсон переезжает в Париж, ставший главной ареной его творческой деятельности в последующие годы. Его, как и прежде, занимает литературная критика на страницах «Последних новостей» и «Дней», а также журнала «Современные записки», где ему удалось первым сказать многое из того, что впоследствии было признано общей ценностью, – например, обосновать необходимость существования эмигрантской литературы как самостоятельной ветви русской словесности[521]. Левинсон и в самом деле много писал в те годы о литературе – о Н. Гумилеве, об А. Ахматовой, о Е. Замятине, модном тогда Б. Пильняке, о «Серапионовых братьях», о мало знакомых еще русским читателям Ф. Жамме и М. Барресе. Он писал и о художниках – Л. Баксте, О. Цадкине и А. Майоле, размышлял о путях сценической драмы («Воспоминания об еврейском театре») и, разумеется, никогда не оставлял вниманием балет, все годы отстаивая традиции его русского классического извода[522].