Линор глядела на Ланга.

– Оказалось, она и не различала, где суббота, где что, – сказал Ланг. – Она не знала, что мы завели эту херову традицию. – Он глядел мимо Линор. – Или, может, наоборот, знала, но все равно ждала, думала, может, ей повезет и мы захотим приехать даже в какой-то день, когда не должны. Даже когда на крыльце этого дома стало реально холодно, она все равно ждала, как оказалось. Ну и она смотрела на папочку так, будто не понимала, в чем тут проблема, это всего лишь ее жизнь, сейчас, здесь, разве мы не в курсе? А мы все стояли вокруг нее и чувствовали себя очень погано. Помню, мне было потом хреновей некуда. Грусть вселенская. – Ланг потер глаз. – Она после этого умерла, тоже, прежде, чем я вырос.

Линор глядела, как Ланг трет глаз. Она думала о своей бабушке. Ланг перестал тереть глаз и глянул на Линор. Та поняла, что у нее снова болит в горле. Она стала плакать, самую чуточку.

– Ну, я не хотел, чтобы ты грустила, – сказал Ланг. Нежно улыбнулся. – Это моя грусть, это не твоя грусть.

Он стал целовать глаза Линор, ловить слезы. Он делал это так нежно, что Линор обвила руками его шею. Через минуту Ланг привлек ее поближе и стал пытаться одной рукой расстегнуть застежку ее лифчика. Линор разрешила и продолжала обнимать его шею. Ланг ласкал груди Линор, пока она плакала и держалась за него, и думала о небе в Техасе, в ноябре, сквозь тонированное стекло.

18. 1990

18. 1990

/а/

– Доброе утро, Патриса.

– Доброе утро. Как вы сегодня утром?

– Я отлично, спасибо. Сестра говорит, вы что-то хотите мне сказать.

– Да.

– Можно спросить, что именно?

– Трое мужчин идут в лес и разбивают там лагерь. Один готовит всю еду, но мужчины договариваются, что, если второй или третий пожалуется на то, как готовит первый, тот, кто пожаловался, автоматически берет готовку на себя.

– Не уверен, что понимаю, Патриса.

– Повар готовит и готовит, а его товарищи улыбаются и говорят: «Как вкусно!» – и они продолжают жить в лесу. И повар быстро устает от готовки и хочет, чтобы кто-то пожаловался и освободил его от поварских обязанностей, но только жалоб не поступает. Тогда повар намеренно подает переваренную еду, или подгоревшую, или жесткую, или сырую. Но его товарищи по-прежнему всё съедают и умудряются улыбаться. Вскоре повар начинает класть мыло в кофе и забрызгивает все блюда грязью, но товарищи повара изо всех сил стараются не жаловаться.

– Это анекдот? Это анекдот, Патриса, я догадался.

– В конце концов повар злится, потому что устал готовить, он идет в чащу, находит горку лосиных какашек, приносит их в лагерь и жарит, и подает на обед вместе с мыльным кофе. И товарищи повара приступают к трапезе, и повар выжидающе улыбается, и они едят очень-очень медленно, и переглядываются с каменными лицами. Наконец один из них кладет вилку и говорит повару: «Эй, Джо, боюсь, я должен сказать тебе, что эти штуки по вкусу совсем как лосиные какашки. Но вкусно».