Ее жизнь напоминала американские горки. А Крестовский молчал. И смотрел.

Маша дала себе и ему время до пятницы. Решила, что, если он так и не заговорит до конца учебной недели, она подойдет к нему сама.

Когда Димка позвонил и сказал, что больше не может сидеть дома, поэтому придет на занятия, Маша, к собственному стыду, испытала приступ досады. Она-то настроилась на то, что сегодня сможет поговорить с Крестовским и выяснить наконец, что происходит. И вот теперь Димка собирался в универ. От неожиданности Маша изобразила бурную радость — и в телефонном разговоре, и после, когда он пришел. Она изо всех сил старалась, чтобы все выглядело как раньше, хотя стоило взглянуть на Димку, как ее щеки сами собой залились краской. Маша четко поняла, что отдала бы все на свете за то, чтобы того поцелуя не было. Димке, судя по тому, какой он был дерганый, их общение давалось не легче.

Эйфория, ставшая Машиной спутницей в последние дни, улетучилась, уступив место тревоге, потому что стоило появиться Димке, как Крестовский перестал смотреть в сторону Маши. Будто она исчезла из аудитории, из универа, из города и вообще из жизни. Он смотрел на преподавателя, в телефон, в тетрадь. Он даже вновь принялся писать конспекты. Впервые за всю неделю. Маша не пыталась объяснить эти странности, ей просто было страшно.

К концу занятия Димка себя явно накрутил. С ним такое бывало, и Маша знала, что ему нужно покурить, побыть одному, и, возможно, его плохое настроение само рассосется. Если же нет, то его может чем-нибудь бомбануть, потом случится какой-нибудь большой капец, а потом Димка будет милым и виноватым. Маша искренне надеялась на первый вариант. Когда после лекции Димка рванул к выходу, Маша бросилась следом, но вдруг услышала:

— Дим, подожди.

Ее сердце едва не выпрыгнуло из груди. Она в растерянности замерла, понимая, что оставить этих двоих сейчас, когда Димка на взводе, означало приблизить большой капец. А еще она почувствовала обиду. С ней самой Крестовский так и не заговорил, но стоило появиться Волкову…

Крестовский неожиданно не стал возражать против ее присутствия при разговоре. То ли тоже оценил состояние Димки, то ли собирался сказать что-то, что нужно было услышать и ей. Маша присела на первую попавшуюся парту и посмотрела на Крестовского, понимая, что при взгляде на Димку ее никогда так не трясло. Наверное, это что-то означало.

А потом он сказал, что уезжает.

В отличие от Димки, который, к ее удивлению, мирно пытался что-то выяснить, Маша как-то сразу поняла, что Крестовский решил уехать насовсем. Она смотрела на него во все глаза, пытаясь уложить эту мысль в голове, и не знала, как ей теперь быть. На первый взгляд решение Крестовского вернуться домой выглядело логичным. Здесь ему все было чужим, да и без него Димке было бы спокойнее, не говоря уже о Машиной маме. Но Маше было плевать на логику. Она боялась даже представить, как будет по утрам приходить в универ и смотреть на опустевшую парту Крестовского. Не слышать его размеренной речи, его негромкого смеха, не видеть его. Как же так?