Однако археология и текстология единогласно свидетельствуют, что даже V век до н. э. – эпоха высокой классики – не говоря уж о более ранних временах, не знал ни круглых площадок для хора, ни слова «орхестра». Хор выступал перед театроном на любом подходящем куске земли, какого бы он ни был очертания, и называлось это место словом «хорос»774. «Орхестра», чисто архитектурный термин, не имевший ни мифологических, ни культовых коннотаций, вошел в обиход в IV веке до н. э. и означал просто место публичной демонстрации зрелищ, зачастую непристойных. В комедиях Аристофана, часто использовавшего отсылки к театральным реалиям, «театрон» встречается многократно, а «орхестра» ни разу775. Круг эпидаврской орхестры – современник так называемой Средней (между Аристофаном и Менандром) комедии самого низкого пошиба, шаблонными персонажами которой были гетеры, пройдохи-рабы, обжоры, приживалы – всяческий сброд, пародировавший сюжеты мифов и трагедий. Из этого, конечно, не следует, что эпидаврский репертуар только из таких низкопробных опусов и состоял. Возможно, действовали какие-то цензурные ограничения, связанные со святилищем Асклепия и чрезвычайно популярным комплексом лечебных заведений при нем. Но в непосредственной близости к ним находились музыкальный толос Поликлета и более древний маленький театр, в котором проводились посвященные Асклепию мусические состязания. Главный же эпидаврский театр, который я описываю, обособлен от лечебного комплекса лощиной с ручьем и довольно значительным расстоянием: до толоса и храма Асклепия – пятьсот метров. Это снижает его сакральный потенциал.

Если мы хотим адекватно понять архитектуру древнегреческого театра, а не его репертуар и сценографию, надо мысленно смотреть не сверху вниз, не с театрона на орхестру, а, наоборот, снизу вверх, с орхестры на театрон – иными словами, не на зрелище, а на тех, кому его показывали, на зрительскую аудиторию. В противоположность эстетическому восприятию в смысловом аспекте не театрон зависел от орхестры, а орхестра от театрона. Рудиментарным театроном были деревянные подмостки, сидя на которых собравшиеся присутствовали не только на драматических спектаклях, но и на обожаемых публикой состязаниях, включавших и политические прения. Сместив умственный взгляд с орхестры на театрон, мы начинаем понимать, почему театры приобрели настолько важное значение в жизни древних греков, что без театра, вмещавшего все свободное население, не обходился ни один уважающий себя полис. Что бы ни ставили в театре, театрон, обеспечивавший совместное присутствие множества людей, был инструментом налаживания их общественной жизни776. Совместное присутствие граждан было важнее художественного уровня зрелища; соревнование драматургов, само по себе притягивавшее публику с не меньшей силой, чем состязания на стадионе, было политически важнее того, кто окажется победителем; государство покупало всеобщую явку в театр, выплачивая зрителям их дневной заработок, лишь бы они сидели в театре днями напролет – например, на Дионисовых праздниках в Афинах четыре дня, просматривая с утра до вечера пятнадцать пьес подряд777. Сидеть на театроне было гражданской добродетелью и обязанностью. Но не надо видеть в этом триумф демократии: театр зародился в эпоху правления тиранов. Всеобщее присутствие на театроне облегчало правителю контроль над населением полиса.