Первое, что видели прилетавшие из‐за границы, выйдя из тубуса, – сердцевидную площадь под каменным небом, расчерченным полосами света, совершенно театральный мостик и лестницы, дугами взбегающие на террасы. Все это открывалось им не на оси симметрии, а в ракурсе, и тем самым усиливалось переживание необыкновенности, уникальности того места, той местности, на которую они прибыли. Так вот она какова, Америка! Через несколько минут, проходя под мостиком, они обретали симметричную картину. И это тоже Америка.
В моих глазах эти впечатления
Но, на мой взгляд, важнее то, что связывало Сааринена-архитектора с миром вещей – со скульптурой и дизайном, а через дизайн – с ценностями массовой культуры. Мечтой юного Ээро было стать скульптором, и он успел поучиться этому искусству в Париже981. Талант скульптора проявился в разработанных им и до сих пор пользующихся спросом моделях стульев и кресел без единой плоскости и без прямых линий. Это сближает его с другим великим финном – Аалто; если же иметь в виду не стиль, а само по себе влияние дизайнерской практики на архитектуру, то с Хоффманом и Ритвельдом. Кроме того, осмелюсь предположить, что Сааринену мог нравиться гламурный американский автомобильный дизайн второй половины 50‐х, когда Америка стала законодательницей мировой автомобильной моды, которую иногда называют «барочной». Взгляните на «кадиллаки», создававшиеся тогда Харли Эрлом – главным инженером концерна «Дженерал Моторс», Технический центр которого был построен по проекту Сааринена в 1949–1956 годах982, и это предположение не покажется совсем уж неправдоподобным. Только прирожденный дизайнер мог с глубокой убежденностью заявить, что «архитектурой стоит заниматься, только если ты способен создать здание столь целостное, что каждая деталь соответствует любой другой детали и поддерживает целое»983. В интерьере терминала