Когда я высказала желание увидеться с тобой, побывать на твоей свадьбе и познакомиться с внуками, твой отец ответил мне, что никуда не поедет, потому что у него больше нет дочери; что мы должны понимать, кто мы есть; что евреи не могут поступаться некоторыми правилами, если не хотят исчезнуть как народ, и единственное, о чем он теперь жалеет, так это о том, что у него есть дети. У нас нет никаких известий о твоих братьях. Я даже не знаю, где они, как живут… Но что я могу поделать? Такова наша жизнь. Желаю тебе большого счастья.

Нежно целую.

Любящая тебя мать

P. S. Дорогая, не могла бы ты мне послать несколько фотографий с вашей свадьбы – твою с мужем в мэрии, и детей тоже, мне это доставило бы большое удовольствие. Но на наше имя больше не пиши, посылай письмо и фотографии в кибуц на имя Алисы Пинхас, а она мне их передаст.

Примерно за месяц до свадьбы я застал Камиллу в спальне: она сидела заплаканная, с опухшими глазами, держа письмо от матери, которое дала мне прочесть. Наш законный брак начинался не с самых лучших предзнаменований. Я обнял ее.

– Знаешь, мы, наверно, ошиблись, желая свести их вместе; нафантазировали себе историю о воссоединении семей; видно, лучше махнуть рукой и оставить все как есть. В сущности, нам и так неплохо.

Камилла долго молчала, прежде чем высказаться:

– Разумеется, мы женимся, потому что это нужно нам. Они не хотят приезжать? Ну и ладно, обойдемся без них.

Итак, семейство Толедано воздержалось от приезда, и семейство Делоне – тоже. Нас отлучили от наших корней, но мы все-таки улыбались, хотя на душе кошки скребли. И вели себя так, будто это не имеет никакого значения. Камилла не хотела обсуждать это, но я знал, что равнодушие родителей и братьев причиняло ей боль. Ее мечты о семейном примирении разбились о суровую действительность: на самом деле люди – тщеславные существа, неспособные помочь ближнему или простить. Правда, лично я не могу сказать, что мне в этот день так уж не хватало матери. Я просто о ней не думал. Но это меня, конечно, с ней не сблизило.