Павел грустно улыбнулся, допил красное вино и, подозвав официантку, попросил ее разогреть тарт фламбэ.
– Я не успел тебе рассказать, что собираюсь делать репортаж о твоем возвращении в Прагу, о том, как ты разыскиваешь жену и сына и, надеюсь, снова обретаешь семью.
– Ты шутишь, Мишель? Даже не думай, еще чего не хватало!
Они продолжили путь рано утром. После Нюрнберга ехали молча, опасаясь, что их остановят и отправят обратно. На германо-чешской границе во Франкенройте они оказались в шестнадцать часов. Машины проезжали редко, в этом направлении очередь не успевала скапливаться, и шлагбаум был поднят; два чешских пограничника сидели на плетеных стульях по обе стороны дороги, покуривая и болтая; машины замедляли ход, чехи разглядывали пассажиров через стекло, потом делали знак рукой «проезжайте» – так Анна, Мишель и Павел оказались по ту сторону границы.
Через три километра они миновали Розвадов, сонный чешский городок, и продолжили путь на Пльзень, минуя сосновые леса и холмы. Туман поднимался с земли, скрывая деревья, дорогу, заволакивая похожие друг на друга деревни с уродливыми бетонными постройками и крытыми железом свинарниками. Была уже глубокая ночь, когда сельская местность закончилась; Мишель ехал медленно, в ожидании дорожного указателя; пригород казался совершенно безлюдным, словно покинутым своими обитателями.
– Мы заблудились.
Павел опустил стекло и набрал в легкие побольше влажного воздуха:
– Na ty vaše chmury![224] Мы в Праге… Сейчас прямо, на втором перекрестке направо, потом опять прямо, а как проедем вокзал – налево.
– Ты все помнишь? После стольких лет?
– Так ничего же не изменилось.
Павел направлял их в лабиринте улиц, как будто уехал только вчера. Они поселились на улице Штепанской в обшарпанной гостинице, которую ремонтировали еще при царе Горохе. Три лифта из четырех не работали, номера были неудобные и плохо отапливались, полуоторванные шторы висели тряпками, но из всех имеющихся отелей этот был лучшим. Утром Мишель узнал от портье, что Павел очень рано ушел. Анна собиралась ехать в Министерство туризма, чтобы получить необходимую информацию для организации туров. Они вдвоем отправились смотреть город; Мишель нес на плече тяжелую сумку с фотоаппаратурой; туман начал подниматься с земли, покрывая тенью стены домов, но, когда он рассеялся, на обветшалых, дряхлых зданиях обнаружился грязный черный налет, а на медных куполах – зеленая патина. Они ходили по мрачным улицам, готовые к любым неожиданностям, стараясь запомнить эти картины, похожие на кадры из экспрессионистского фильма. Несмотря на грязь и общее запустение, Мишель был так зачарован этим зрелищем, что даже забыл достать камеру. У входа в парк две пожилые женщины подметали улицу, у каждой была метла и побитый ржавчиной железный совок. Когда Мишель с Анной поравнялись с ними, одна из женщин вдруг улыбнулась и заговорила с ними по-чешски. Мишель беспомощно развел руками: