— Мне хотелось бы потолковать со старухой, — неожиданно сказал Керстен.

— Многие уже пытались, — ответил Забельский. Он повторил на правильном немецком языке, хотя и с сильным акцентом. — Мало что удается oт нее узнать, вернее, ничего. Я сам уже несколько раз беседовал с ней, она… — Он поискал нужное слова. — Нельзя сказать, чтобы была безумной, — продолжал он. — Но… Как бы это выразить? У нее не все дома.

Керстен молчал.

Панорама разрушенного города стояла у него перед глазами.

— Старуха, должно быть, пережила нечто ужасное, — сказал он. — Мне бы очень хотелось поговорить с ней.

— Хорошо, — согласился поляк. — Только нужно ее навестить пораньше, — предложил он, — пока еще город не наполнился шумом уличного движения и строительных работ.

И так как Керстен оживленно закивал, он добавил:

— Хорошо, я зайду за вами завтра утром.

Действительно, на следующий день, чуть забрезжил рассвет. Забельский явился к Керстену. Они отправились к колонне Зигмунта. Там, где Краковское Предместье выходит на большую и просторную площадь, примыкающую к Старому Мясту, они остановились у парапета над туннелем, через который проложена магистраль «Восток — Запад»; их взору предстало море крыш квартала Св. Марии и Висла, сверкавшая в первых лучах солнца, подобно зеркалу.

Ночью Керстену снились путаные и странные сны. Тысяча впечатлений, сплетаясь в фантастическое полотно, вновь предстала ему во сне. Старуха ему тоже приснилась, правда, не в светлом, мирном окружении вновь возрожденного Старого Мяста, нет, сгорбившись, брела она по безотрадной пустыне развалин под нависшим свинцовым небом… Однако брезжущее утро спугнуло призрачное видение.

Керстен и Забельский повернули к Старому Мясту. Яркие цветные крыши домов блестели в свете наступающего летнего дня; узкая улица Пивна, окутанная глубокой тенью, еще не просыпалась.

Старуха сидела на пороге своего дома, прислонившись спиной к лепке портала. Керстен остановился и молча смотрел на нее. Голова ее была опущена на грудь. Руки бессильно свисали вдоль тела. Она спала. Керстен колебался, но Забельский уже Судил ее, мягко касаясь плеча. Она спокойно поднялась, моментально стряхнув с себя сон, и своими выцветшими глазами посмотрела на мужчин без удивления, но и без всякой сознательной мысли.

— Очень хотелось бы поговорить с вами о голубях, — сказал Забельский, сделав ударение на слове «голуби». Она кивнула, словно хотела сказать: «Пожалуйста».

— Может быть, пройдем в дом, — предложил Керстен. Забельский перевел, и женщина вновь кивнула. Опа с трудом поднялась и толкнула слегка притворенную дубовую дверь. Забельский и Керстен последовали за ней по длинному коридору, осторожно обходя спящих голубей, и наконец попали в каморку, не занятую пернатыми.