— Пострадавший просил послать за вами, — сказал он.

«Но что же, в конце концов, случилось?» — хотелось мне крикнуть. Какие-то женщины рвали на полосы холстину и склонялись над кроватью. Тут все поплыло у меня перед глазами: и снующие люди, и кровавые пятна на паркете. Помещик подошел ко мне и почти торжественно заявил:

— Раненый останется здесь, в моем доме. Было бы смешно, если бы он не остался здесь.

Наконец я увидела того, кого весь вечер напрасно прождала. Лицо бледное, искаженное болью, подушка вся в крови, а рука, та, что обнимала меня во время танца, обмотана холстиной. Какая-то пожилая женщина шепнула мне:

— Как хорошо, что вы пришли!

Мне хотелось хоть чем-нибудь помочь ему, облегчить его страдания. Я принялась разматывать пропитавшиеся кровью холщовые полоски и забинтовала руку свежими. Когда я склонилась над ним, мне показалось, что он улыбнулся. Губы его слегка скривились, впрочем, возможно, от боли. И я мысленно стала ругать себя за то, что прикасалась к нему недостаточно бережно.

— Он такой молодец, даже не кричал. Лучше бы он закричал тогда, прямо у машины! — приговаривала одна из женщин.

Не один раз сменила я повязки, пока наконец явился врач. Раньше при виде крови мне всегда становилось дурно, а теперь я стояла возле пострадавшего, не сводя глаз с его искалеченной руки: четырех пальцев на ней не было, а большой палец беспомощно висел окровавленным обрубком. Хозяин клялся и божился, что подобный несчастный случай у него в поместье впервые. Парни очень торопились, им, видите ли, не терпелось попасть на танцы, а он, естественно, не отпустил их. Они резали солому на корм скоту, и закончить надо было непременно в тот день. Да-а. Во время работы это и случилось. Парень-то хоть куда, а вот встал к машине в хорошем костюме. Работать нужно расторопнее… Так оно и случилось…

Мой взгляд упал на коричневый пиджак в светлую полоску. Он валялся на полу. Видимо, кто-то, сняв, небрежно бросил его. Я подняла пиджак и повесила на спинку стула. И хотя пострадавший, стиснув зубы от боли, не сводил глаз с молча орудовавшего над ним врача, от него не укрылось мое движение.

— Пиджак-то я скинул тогда, — сказал он, как будто сейчас это было самым главным. — Я положил его возле машины, иначе бы и ему крышка.

Это были единственные слова, которые он произнес. Я отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

Ушла я далеко за полночь; было темно, моросил дождь. С постоялого двора доносилась музыка. «Неужели они еще ничего там не знают?» — мелькнула у меня мысль. Неожиданно ко мне подбежала какая-то девушка. Это оказалась одна из моих соучениц; она поджидала меня и тут же раскрыла надо мной свой зонтик. Мы пошли вместе по дороге. И вдруг она спрашивает меня: