Услышав имя Доббертин, мальчик насторожился.

— Это и есть мой отец? Ты о нем хочешь рассказать, мама?

— Твой отец?.. — Женщина покачала головой и судорожно сжала руки, лежащие на коленях. — Нет, это не твой отец. Но он дал тебе имя. Доббертин — это мое и твое имя, и, несмотря ни на что, честное имя.

Мальчик ничего не понял из этого потока слов. Он повторил свой вопрос, но мать приказала ему молчать и продолжала свой рассказ — голос ее был на удивление резок.

— Парадный костюм был снят и повешен в шкаф. Мой муж Иоганнес — видишь, какое у него было благородное имя, — надел рабочую куртку и сразу вдруг изменился. Изменилась и вся моя жизнь, наша жизнь. Раньше паром кормил родителей и меня. Теперь нас стало четверо, и мы еле сводили концы с концами. С каждого пассажира на пароме мы получали десять пфеннигов. Иной раз за день перевозили до ста пассажиров, иногда же не больше двадцати. За переправу мотоцикла или коровы нам причиталось пятьдесят пфеннигов. По вечерам мы радовались, если в нашей кассе оказывалось семь-восемь марок, больше десяти мы никогда не зарабатывали. Сто марок в конце каждого месяца, будь то зимой или летом, мы обязаны были относить помещику. Он требовал арендную плату даже тогда, когда паром простаивал в течение многих дней. Это случалось чаще всего во время ледохода. Наш «паром-самолет» был наглухо прикреплен к тросу и двигался по течению, без мотора. Им надо было управлять умеючи, а это было нелегкое дело, особенно при ледоходе. Тяжелее всего приходилось моему Иоганнесу — ведь он был совсем неопытен, да и владел только левой рукой. Помнится, однажды трос лопнул, и суденышко понеслось, подхваченное течением. В другой раз я была вместе с Иоганнесом на пароме. К поясу у меня была привязана тяжелая кожаная сумка, хоть и собрала я какие-то гроши. Вдруг мы почувствовали сильный толчок, паром завертелся среди льдин и устремился вниз по реке. Я с трудом сдерживала женщин, которые обезумели от треска ломающихся льдин и норовили прыгнуть с парома в воду. Признаюсь, я тоже похолодела от ужаса, когда наш паром волчком завертелся все быстрее и быстрее.

Та поездка чуть было не стала для нас последней. Но мой Иоганнес и слышать не желал о смерти, не знаю уж, откуда у него была такая воля к жизни. Он бросился в ледяную воду, схватил оборванный конец троса и поплыл к берегу, подтягивая за собой паром. Никто не хотел этому верить, даже мой отец, который на своем веку немало натерпелся страху с паромом. Но хотя паром был спасен, в нем все-таки оказалась пробоина. Пришлось чинить, и почти две недели он не работал. В довершение всего хозяин отказался оплатить покупку нового троса — ведь это был уже второй случай за зиму. Мы истратили последние деньги, и теперь нам оставалось только, как говорится, положить зубы на полку. Да, то была суровая зима, первая зима после нашей женитьбы. Впрочем, самой суровой она не была…