— И риса больше не стало?

— Конечно, мы почти уморили голодом красных и чуть не победили их. Но крестьяне, мерзавцы, все-таки припрятали рис и тайком доставляли его своим. Тем, кого мы выловили, пришлось несладко. Пусть теперь любуются на свои поля из-под земли.

Мальчик вдруг отдергивает руку от чеканной рукоятки ножа и кладет его обратно в чемодан.

— И этот нож был на поясе убитого крестьянина? — спрашивает он изменившимся голосом.

— Да нет же, думаешь, у рисового батрака? — Со звоном падает вилка в пустую тарелку. — Нож я добыл два года спустя, в дикой местности. Один из наших дезертировал и скрылся в деревне. Крестьяне заявили: «Он под нашей защитой». Только мы собрались обыскивать хижины, как вся деревня заполыхала. Мы ничего не видели в море огня и стреляли куда попало. А дезертир как в воду канул. Обыскали всех убитых, оказались сплошь крестьяне. У одного я и снял нож.

Слепой поворачивает голову в сторону сына, на мальчика смотрят мертвые, неподвижные глаза.

— Арабский нож я дарю тебе. Я все дарю тебе.

Но сын не благодарит, он лишь испуганно смотрит на отца. С каждой секундой молчание становится все мучительнее.

Наконец мать, придя в себя, встает, кладет руку на плечо сына и просит:

— Сбегай в село, принеси пива или вина.

Мальчик кивает, берет деньги, и дверь за ним захлопывается. Женщина остается наедине со своим бывшим мужем, ничто уже не связывает ее с ним.

— Напрасно ты отослала мальчишку, — говорит слепой.

— Так надо. Я хочу спросить тебя…

— Меня не о чем спрашивать. А этот пьяница еще ответит мне за свою болтовню. Я постою за свою честь. Уж я разыщу тех, кто предал меня, пожалуй, я и сейчас знаю, кто на меня донес: это немецкие красные, их я ненавижу больше всего. Это они выгнали меня из дому, они превратили меня в калеку.

Он вскакивает, устремляется к женщине, но по дороге наталкивается на чемодан. Губы его дрожат, дергаются веки его мертвых глаз.

— Не так я представлял себе свое возвращение, — жалуется он. — У меня нет никого, кроме вас. А мальчишка ведь он же наш сын.

Женщина судорожно глотает подступивший к горлу комок, но тут же снова берет себя в руки.

— Это не твой сын. Несколько минут назад я поняла, что воспитала его совсем иначе. У него не может быть такого отца, как ты. Пока мальчик не вернулся, забирай свои вещи, свой нож и уходи.

— Послушай. — Он в нерешительности стоит перед женщиной. — Думаешь, я все это делал охотно?

— Ты это делал. Сколько же всего крестьян вы убили?