В каморке стоял большой приемник. Я слушал иностранные радиостанции и отрабатывал английское произношение. Инглиш я начал с нуля, и сделал открытие – оказывается, мне нравится чему-то учиться самому.

Мой гражданин начальник, замполит Петухов, бывал в своем кабинете на зоне не больше двух часов в день. Все остальное время я мог быть там один. Эта возможность уединиться была теперь моей свободой.

Но свобода в пределах этого кабинета мало чем отличалась от свободы в пределах одиночной камеры. Это я понял позже, когда заметил у себя стремление к уединению. Этот синдром камеры-одиночки будет потом сидеть во мне всю жизнь и отражаться на выражении лица. Замкнутость и надменность очень похожи.

Позади у меня уже три года отсидки. Я чувствую, что готов к свободе. Но впереди еще три. Зачем я буду сидеть? Какой в этом смысл? Это наказание страшнее вины. Но у Фемиды не аптекарские весы. Фемида отмеривает срока на глазок. Не нравится – не совершай.

По наблюдениям за собой и другими делаю выводы.

Три года неволи – это полное привыкание и угасание надежд. После трех лет дальнейшее пребывание за решеткой не дает никакого перевоспитывающего эффекта.

Пять лет – эмоциональная анестезия. Снижение, а затем полная утрата способности чему-то радоваться. Прогрессирующее угасание умственных способностей. Правильно говорится: ум простор любит. А в колонии какой простор? Жизнь – в движении. А в неволе – какое движение?

Более пяти лет – тюремная мизантропия, практически непрерывная угрюмость. Это ждало меня впереди.

В 60-е годы Система отказывается от малограмотных тюремщиков, заменяет их молодыми мужиками, в основном филологами. Мой шеф, замполит Петухов, из этого призыва. Он здоровается с нами, «крепостными» (*крепостной – заключенный, жарг.) за руку. Во время беседы угощает сигаретами. Шутит, что грех обогащает человеческий опыт, но обогащает и общение с грешниками. Подбадривает: мол, для кого-то эта отсидка – необходимое в жизни несчастье. Сыплет мудрыми мыслями, которые без записи не запомнить. Типа: «если мы принимаем людей такими, какие они есть, мы делаем их только хуже, а если же мы трактуем их, как если бы они были таковы, какими они должны быть, мы помогаем им стать такими, какими ни способны стать».

До меня смысл доходит туго, но я понимаю, что у Петухова нет гонора нормального человека. Нет превосходства над нами, не нормальными. И тем самым он уже на нас хорошо влияет. Это важно, очень важно не считать себя третьесортным здесь, где ты никто.

Петухов шутит, что каждый порядочный «тухлый мент» должен помочь освободиться хотя бы одному «подлому зэку». Благодаря его пробивным способностям, Левке сокращают срок до отбытого.