Вероятно, в текущей современности этот тип ментальности носит архаический характер. Мы же, на страницах этой книги, постоянно обращали внимание читателя на то, что архаизм как таковой является отличительной родовой чертой русской культуры, и в определенном отношении выступает как известный нравственный предохранитель и моральный ограничитель в условиях, когда прогрессивность (постмодернистская, к примеру, в вопросах гендерного поведения и семьи «нового» типа) вовсе не выступает как необходимая черта цивилизации в принципе.

* * *

Наконец, стоит коснуться, может быть, именно в Заключении того обстоятельства, что русская цивилизация на поздних этапах своего развития реализовывала себя в виде империи. О своеобразии русской империи как царского образца, так и советского варианта, мы не раз говорили выше. Но здесь мы хотим коснуться важной детали, какая связана с прасимволом большого стиля, который очень характерен для русской культуры, и опосредованно влияет на другие черты русской цивилизации. Этот большой стиль является отражением «большой» культуры, то есть культуры развившейся, достигшей высших ступеней своего состояния, культуры, влияющий на другие мировые культуры. И она, эта культура, начинает определять другие, также «большие», смыслы человеческого существования, важные для всех и всегда.

Еще Аристотель говорил о том, что существуют общества (он имел в виду варваров), в которых торжествует «скотский образ жизни». Некоторые формы осуществления современной цивилизации (если позволительно вписать все различные типы цивилизаций в единый круг общемировой цивилизации), заставляют вспомнить эти слова великого философа. Русская культура, а соответственно, и структуры цивилизационных явлений, какие она порождала, никогда не соглашалась с подобным подходом к формированию человеческого общества. Несмотря на значительную прививку крайне косным, но нравственно правильным авторитетом православной религии (другой вопрос, что часть народа не придерживалась этих норм и правил), но в светских вариантах, что императорской России, что России советской, существовала установка на достижение какого-то идеала человека, его морального поведения по отношению к другим людям.

Часто реальная практика реализации такого «заказа» самой русской цивилизацией у русской же культуры принимала наивный и утопический, по декларируемым целям, характер, но данная черта является одной из ведущих в том большом стиле русской культуре, о котором сказано выше. Вообще, без пронизывания моральными токами, нравственными посылами и духовными максимами культуры, она, как отражение ментальности и гештальта своего народа, состояться не может. Немало западных критиков оттопталось на этих особенностях русского искусства, которые, как им казалось, непременно требуют моралитэ и прямых высказываний автора на предмет того, что хорошо и что плохо. То есть указания на то, где есть добро, а где – зло, где – Бог, а где – дьявол. Напомню, что свою эпопею «Война и мир», какую без всякой скидки можно приравнять к «Илиаде» Гомера, Л. Н. Толстой решительно хотел назвать «Все хорошо, что хорошо кончается», и только издатель уговорил не давать столь бесперспективного с точки зрения рынка названия великой книге. Но смысл Толстым в предлагаемом названии был обозначен прямо и безо всяких оговорок, в дальнейшем в своих «народных рассказах» он усиливал эту дидактичность, прекрасно понимая придаваемую ею известную ущербность художественности своего дискурса. Но великий автор не отказывался от этого подхода, отражая тем самым не своеволие индивидуального взгляда на искусство и культуру, что было, в целом, ему характерно, но общие черты р у с с к о г о способа мыслить вообще и постоянно этически мыслить, в частности.