– Переставим диван в коридор, пусть сидят на нём, – нашёл компромисс Тёма.

– На моём диване? – не унималась Маргарита.

– За эти деньги, Марго, ты купишь десять таких диванов, – успокоил Тёма.

– Я должна привыкнуть к этой мысли, – горестно покачала головой Маргарита. – Пройдёмте, в гостиной накрыто к чаю.

Гостиная служила ей и гостиной, и спальней, и кабинетом. Стол был накрыт дорогой старомодной скатертью, а искусственные розы в антикварной вазе напомнили Вале кладбище.

Нафталинно-музейный уют включал в себя книжные полки, пианино, помпезный хрусталь в горке, большие портреты в дорогих рамах и футляр с виолончелью, повязанный бантом в тон хозяйкиной помады.

Духи Маргариты тоже казались старорежимными, и даже печенье с конфетами выглядели какими-то старушечьими. Тёма плюхнулся на центральный стул, было видно, что это его законное место.

– Там очень красивая мебель, – сказала Валя о предложенной комнате.

– Это карельская берёза за бешеные деньги, – горделиво заметила Маргарита. – Я приглашу мальчика.

Валя никогда не слышала словосочетания «карельская берёза», но оно сладко укололо в сердце. Среди главных вещей жизни она хранила подаренный бабушкой гребешок из точно такого же светлого дерева с тёмными прожилками, а Соне отвезла в Хельсинки несколько таких шкатулок.

– Как она тебе, Валёк? – спросил Тёма, слегка покраснев, когда хозяйка вышла.

– Импозантная, – согласилась Валя словом из лексикона Юлии Измайловны.

– Джоконда широкоформатная, – фыркнула Вика.

Но рыжий Тёма ничего не слышал, нежно вертя в руках чашку тонкого фарфора. И Валя увидела, что циничный мент влюблён на всю катушку и, поглаживая чашку, словно дотрагивается до пышных Маргаритиных рельефов.

Валя представила, как раздвигается диван с залысинами, как на него бросается простыня, как щёлкает задвижка на двери, как включается музыка, непременно классическая. Как Тёма с хозяйкой припадают друг к другу, забыв обо всём, а их волосы смешиваются в один рыжий пожар.

– Мальчик сейчас придёт, – объявила Маргарита, вернувшись, и стала разливать чай.

И делала это так странно, словно играла в театре сцену разливания чая.

– Он дурно спал, но обещал выйти.

– А сколько лет мальчику? – спросила Валя.

– Двадцать один… но у него всё очень сложно, – пропела Маргарита.