– Матушка, простите великодушно, должен спросить… Вы-то сама и сынок ваш болящий – крещеные?

И я ему соврала. Даже не знаю почему, но соврала быстро, не задумываясь:

– Да, крещеные. – Хотя на самом деле крещеный из нас только Алька, да и то лишь потому, что просьба окрестить его была последней просьбой мамы и вообще последними словами, которые я услышала от моих родителей, – через два дня самолет, на котором они летели, упал в океан где-то между Кубой и Коста-Рикой. – Крещеные, – повторила я, зачем-то закрепляя эту полуправду.

– Ну и слава Богу, – закивал настоятель, и мы продолжили путь к церковке.

Видя наше приближение, все люди поднялись на ноги. Многие стали подходить к настоятелю за благословением, склоняли головы, чтобы он перекрестил их, целовали ему руку. Мы невольно оказались в живом кольце, и я совсем растерялась, оглянулась на парня-фэсэошника и поняла по его лицу, что он тоже не знает, как быть, но, кажется, готов раздвигать людей, если те начнут напирать. Господи, только этого не хватало! К счастью, настоятель не стал задерживаться в толпе, поднялся на крыльцо церковки, открыл дверь и сразу отошел в сторону, давая мне дорогу. Но меня обогнал фэсэошник. Действуя по инструкции, он первым шагнул через порог, осмотрелся, оценивая ситуацию внутри церковки, вышел обратно и кивнул мне – чисто… Даже не оглядываясь на людей, я чувствовала, как их взгляды жгут мне спину, стегают, как розги. Трудно объяснить почему, но, наверное, никогда в жизни мне не было так стыдно, как в эти минуты на крыльце той церковки, в которую я вбежала с неприличной быстротой, словно спасаясь от чего-то…

В церковке было светло, пахло свежей побелкой. Высокие окна казались витражами – это ветки кленов, прильнувшие к стеклам, расцвечивали дневной свет желтым и оранжевым. Изнутри церковь казалась намного больше, чем снаружи. Может быть, потому, что в ней не было никакого убранства, только лежали на двух подставках икона Иисуса Христа и крест из почерневшего металла, а стены были девственно голыми.

Худой как жердь человек в серой льняной рубахе до пят поднялся мне навстречу со скамьи. Другая скамья стояла рядом – для посетителей. Входя к старцу, я ожидала увидеть кого-то бородатого, седого, похожего на здешнего настоятеля, – вроде тех, что мне выдал интернет по запросу «старцы». Но здешнего старца – монаха Алфея – я в интернете не нашла, и теперь он удивил меня своей внешностью. Он был безбород и совершенно лыс. Больше того, сразу бросилось в глаза, что у него вообще нет никакой растительности на лице, нет даже бровей и ресниц. Зная о странности своего облика, он спокойно переждал мое удивление и сказал густым, звучным голосом: