Проход, ведущий к наружной двери, такой низкий и узкий, что, сунувшись туда со своим громадным факелом, отец Глеб сразу выскакивает назад:

– Фух! Даже лицо опалил!..

Он вставляет факел в расщелину на стене, и дальше мы идем, освещая подземелье свечками – чахлыми и тусклыми после пылающего факела… Андрей протискивается здесь боком, ему приходится тереться о стены спиной и руками, обнимающими мертвую девочку. Сквозняк задувает наши свечи – сначала Никину, а потом и мою. Долго пробираемся в темноте и наконец видим слабый контур дневного света по краям закрытой двери. Останавливаемся и прислушиваемся. За дверью тихо. Ника шарит где-то внизу, находит ключ, вставляет в замочную скважину.

– Ваня, – шепотом говорит она, – я потом положу ключ так, чтобы ты мог достать его снаружи, когда вернешься. Он будет вот здесь, под дверью… Ну, всё… Я открываю…

– Давайте я выгляну, – шепчет отец Глеб.

Дверь медленно открывается. Снаружи тихо, безветренно. Растворенный солнечный свет висит меж еловых стволов. Воздух на удивление теплый и какой-то забыто-сладкий.

Отец Глеб шагает через порог, осторожно осматривается. Потом встает во весь рост, тихо говорит:

– Никого нет… Андрей, Ваня… С Богом!..

Чувствую, как Ника коротко пожимает мне запястье своими тонкими и холодными пальцами:

– Ваня, не задерживайся… И осторожно там…

Искать машину для Андрея и его дочери я начинаю уже в гаражах.

Парень, едва не придавивший нас метровым колесом своего джипа, обрывает мое просительное бормотание:

– Извини, чувак, некогда.

Блондинка на серебристой спортивной каракатице, кажется, пугается нас и рвет с места так, что щебень летит из-под колес.

Идем дальше. Из распахнутого гаража торчит глазастая морда с хромированным рылом. Надо же – старый «мерседес», каких давно не выпускают. Порыкивает работающим мотором. Капот открыт, и из-за него торчит чей-то джинсовый зад…

Третья попытка.

– Простите, гражданин… Ох, извините… Гражданка…