Больно… Господи, ну больно же!.. Сижу в ризнице, баюкаю забинтованную руку. Недавно проглотил таблетку дексалгина, как посоветовал Яков Романович. Жду, когда подействует. Но пока что – все больнее и больнее… Что за опасное заблуждение, будто боль очищает и возвышает! Да как она может возвышать, если даже думать ни о чем, кроме боли, невозможно! Теперь я понимаю, что боль ревнива и эгоистична. Она требует внимания к себе, и только к себе, хочет завладеть всем сознанием, стать главной в человеке и заставить его жалеть только себя… Нет! Только одного заслуживает боль – ненависти!..

Стучат в дверь. Иван Николаевич вернулся? Ну слава Богу!

– Да-да, входите! – кричу я и сам понимаю, что получается не крик, а стон.

В дверной проем, пригибаясь, шагает высокий человек в длинном пальто, стаскивает с головы скуфью.

– Это я, брат.

– Артемий?.. Постой, а как же ты… Там ведь оцепление.

– Ну, попам вроде вход разрешен. А вот твоих внутренних стражей было труднее миновать – «куда?», да «к кому?», да «кто таков?»… Ну что, как ты сам-то? – Артемий смотрит на мою забинтованную руку. – Слыхал, стреляли в тебя…

– Стреляли, – говорю я осторожно. – Но ничего страшного. Здесь же больница. Мне помогают.

Он смотрит на икону Спасителя в красном углу. Кажется, сейчас перекрестится. Но нет. Переводит взгляд на меня:

– Брат, где сейчас Вероника?

– Здесь, в хосписе, – говорю я. – А ты что же, приехал за Вероникой?

– Нет, что ты, – мотает он головой. – Просто хотел узнать, все ли с ней в порядке.

Я пододвигаю ему табурет, и он садится. В слабом свете, сочащемся из окошка, его лицо кажется мертвенно-бледным. Вижу, как он похудел и даже вроде бы постарел.

– Глеб, – говорит он. – Я знаю, что творится вокруг хосписов. Знаю, какую чушь про вас несут официальные СМИ…

– Это не чушь, брат, – перебиваю я его. – Это по-другому называется…

– Да-да, – кивает он. – Хочу, чтоб ты знал: ни Владыка, ни кто-то из наших к этому не причастен.

– Это все, что ты хотел мне сказать? – Я смотрю на него в упор.

– Нет, не все. Я тут посвоевольничал и отправил письмо твоему отцу.

– Отцу?! – я даже отшатываюсь.

– Да, – тихо и твердо говорит Артемий. – Написал: всё, что говорят о тебе в новостях, – ложь. Письмо ему доставили курьерской почтой.