«С рабским потом, конским топом / И древесною молвой» («Зашумела, задрожала…» («Стихи о русской поэзии, 2»), 1932). Древесная молва уже привлекала внимание исследователей. П. Наполитано предлагала увидеть в этом выражении замену – древесная смола [Napolitano 2017: 212]. Нам представляется, что этот случай несколько труднее, поскольку возможная замена молвы на смолу дополнительно осложняется идиомой глухая молва. Она понимается непосредственно и перемещается в семантическое поле ‘леса’ (глухой лес), поэтому оказывается допустимой окказиональная синонимия: глухой – древесный.

«На углях читают книги / С самоваром палачи» («Полюбил я лес прекрасный…» («Стихи о русской поэзии, 3»), 1932). Эффект семантической двойственности в этом примере создается за счет того, что коллокация самовар на углях совмещена с идиомой как на углях. В том же стихотворении: «И белок кровавый белки / Крутят в страшном колесе». По замечанию, Б. М. Гаспарова, «образ ручной белки в колесе <…> контаминирован с образом колеса как орудия жестокой казни» [Гаспаров Б. 1994: 145]. Переходя на уровень идиоматики, можно сказать, что в данных строках буквализирована идиома крутиться как белка в колесе (ее лексический ряд целиком представлен в тексте), на которую наложена коллокация пытать на колесе.

Не бросающийся в глаза пример обнаруживается в стихотворении «К немецкой речи» (1932): «Как моль летит на огонек полночный». Коллокация лететь на огонь (в которой чаще всего упоминаются мотыльки) осложнена фрагментом идиомы зайти на огонек. Ее идиоматическое значение в текст не переносится (хотя в рамках темы дружбы ее смысл ‘зайти в гости к друзьям / знакомым без предупреждения’ может остаточно проявляться дальше), но именно из нее, надо полагать, берется словосочетание на огонек (тогда как в контексте фраземы лететь на более употребимо слово огонь).