О. Ронен обратил внимание на то, что слово тара может заменять слово чары, причем слово чары семантически отыгрывается в слове обаянье [Ронен 2002: 117]. Добавим, что эта замена, по-видимому, возможна благодаря разговорному выражению чары обаяния[96]. Примечательно, что прилагательное пустой дополнительно семантически связывает строки: оно входит в коллокацию пустое пространство, но также соотносится с тарой (см. коллокацию пустая тара).

См. выше комментарий к строкам «Ясность ясеневая, зоркость яворовая / Чуть-чуть красная мчится в свой дом» (стоит оговорить, что здесь повторенная и слегка измененная строка, в отличие от ее варианта в начале фрагмента, скорее всего, актуализирует термин красное смещение звезд).

Загадочный образ мачехи звездного табора проясняется при сопоставлении со строками «И висят городами украденными / <…> Растяжимых созвездий шатры». Созвездия сравниваются с шатрами и табором, акцентируя тему цыган и связанных с ними культурных ассоциаций: цыгане – это народ, который кочует и ворует. Их передвижные «города» называются украденными или метафорически, подразумевая «обращение оседлого в кочевое» [Сошкин 2015: 195], или метонимически, обозначая то, что украдено и унесено цыганами[97]. Образ мачехи, по всей видимости, вырастает из темы кражи: поскольку звезды – это украденные, перемещенные на ночное небо объекты, ночь для них – не родное место обитания, не «родная мать», а мачеха (напомним, что мать и мачеха – слова очень идиоматичные, они образуют целый ряд фразеологизмов, поэтому появление в тексте одного из этих слов, как кажется, почти неизбежно актуализирует фразеологический план языка).