Наконец, по-видимому, именно потому, что сознание при обычном, не исследовательском чтении проскальзывает мимо таких случаев странного употребления языка (основываясь на рассмотренном выше механизме перевода внутри семантических полей), до сих пор не было написано обобщающих работ о языке и фразеологии Мандельштама, притом что во многих пристальных прочтениях мандельштамовских стихов, где сознание филолога «цеплялось» за каждое слово, мы находим множество ценных замечаний по теме нашей книги.

Чрезвычайно заманчиво связать это с результатами эксперимента Н. Филлипс, согласно которым разные типы культурных практик чтения – интенсивное (сосредоточенное) и экстенсивное (расслабленное) – соотносятся с разной активацией определенных участков мозга, что показывает функциональная магнитно-резонансная томография (фМРТ) [Phillips 2015] (краткий пересказ: [Моретти 2016: 223–234]). Хотя эксперимент Моретти и Филлипс нацелен на изучение рецепции романа, а поэтическая речь, как видно из предварительных исследований, выполненных с помощью ай-трэкера, воспринимается в целом более сосредоточенно, чем прозаический текст (притом что существенную роль все равно играют индивидуальные практики восприятия конкретного человека) [Vančová 2014], думается, что базовое различие между интенсивным и экстенсивным чтением актуально и для рецепции поэзии и отчасти позволяет объяснить незамеченность идиоматического пласта в языке поэзии Мандельштама.

Разница между двумя типами чтения кажется интуитивно понятной и, видимо, соотносится с работой сознания в автоматическом режиме и в режиме медленного мышления. См., например, классическое исследование, основанное на этих двух системах (или режимах) мышления, психолога и одного из создателей поведенческой экономической теории Д. Канемана: [Канеман 2017].

Конечно, предложенная нами модель не объясняет всей специфики восприятия мандельштамовских стихов, но, надеемся, выделяет один из ключевых факторов – интуитивную понятность. С ней, как кажется, связан тот факт, что стихи Мандельштама легко запоминаются наизусть и хорошо помнятся в культуре в целом. Обобщая, можно сказать, что язык поэта на уровне явленных в тексте слов часто предстает необычным и удивительным, но на глубинном уровне этот же язык связан с нормативным узусом. Для читателя, таким образом, мандельштамовская лирика оказывается очень сложной и одновременно парадоксальным образом очень естественной. Апеллируя к нерациональным, интуитивным уровням сознания, эта лирика закрепляется в них (запоминается) и вспоминается «наизусть и всуе».