Хотя эти работы очень интересны и ценны, кажется, что полученные выводы во многом являются искусственными. Как справедливо заметили А. Н. Баранов и Д. О. Добровольский, «прямой опрос в проведенных экспериментах предполагал обращение внимания испытуемого на значения слов, из которых состоит идиома. При обычном употреблении идиом носитель языка не обращается сознательно к значениям слов-компонентов. Иными словами, в экспериментах создавалась искусственная ситуация, не имеющая отношения к реальному употреблению языковых форм» [Баранов, Добровольский 2008: 111].

Понятно, что художественный текст тоже не вполне имеет отношение к реальному использованию языковых форм, так как он не находится в естественном потоке речи. Именно поэтому он может обыгрывать фразеологию, акцентировать ее внутренний лексический состав и актуализировать ее внутреннюю форму (как это, например, происходит в стихах Маяковского, см. выше). Однако у Мандельштама включение идиоматики в текст чаще всего не направлено на визуализацию, а рассчитано на семантическое употребление. Идиоматика служит важнейшим семантическим оператором, поэтому ее (в отличие от того, что требует визуализации, то есть конкретной картинки) можно синонимически варьировать, контаминировать и подвергать разным другим видам обработки.

Как показывают исследования и опыт, носитель языка вполне может опознать модифицированную идиому, особенно если ясна коммуникативная цель обработки. Эта когнитивная способность активизируется в тех случаях, когда новый образ создается на основе «готового», устойчивого выражения [Omazić 2008].

Идиоматика в языке существует как значимый поставщик смыслов, причем, в отличие от смыслов авторских, она семантически конвенциональна и выступает как устойчивое знание носителей языка. Серьезным доказательством этого специфического статуса фразеологии служат нейрокогнитивные работы. Обратимся к результатам исследования, в котором анализировалась речь людей с неврологическими нарушениями, повлиявшими на левое или правое полушарие головного мозга. В результате изысканий выяснилось, что пропозициональный язык (конструируемый каждый раз по-новому) и непропозициональный (идиомы, речевые формулы, сленг, ругань, этикетные формулы и т. д.) обрабатываются по-разному и «хранятся» в разных зонах мозга. Восприятие и порождение «готовой» речи происходят в правом полушарии (это подтверждают исследования синдрома Туретта и болезни Альцгеймера), тогда как за «новую» речь ответственно левое [Van Lancker Sidtis 2006]. Нельзя при этом не отметить, что этот вопрос требует дальнейшего изучения. Так, по наблюдениям В. Рамачандрана, при ряде психологических расстройств (шизофрения, аутизм) и мозговых повреждений (левой нижней теменной доли, угловой извилины) люди лишаются способности понимать метафоры и, соответственно, адекватно воспринимать пословицы и поговорки, а также закрепленные в языке стертые метафоры, то есть коллокации и идиомы [Рамачандран 2015: 125, 126, 156, 169]. По-видимому, многое здесь зависит от типа когнитивного нарушения. К тому же Рамачандрана в большей степени интересует восприятие речи, тогда как Ван Ланкер Сидтис – ее порождение. Как показывают исследования речи людей с некоторыми когнитивными нарушениями, разные устойчивые выражения, которые носитель языка накапливает за жизнь, могут находиться наготове в отдельной зоне мозга, обособленные от остального речевого разнообразия.