– Нет!
– А он тебя видел. И не один раз. Ты его не заинтересовал.
– Почему?
– Худой. Каши мало ешь, – пошутил рыбак.
В другой раз я бы расстроился, но не тогда. Накрыли новые чувства. Хорошо, что все обошлось.
Уже вернувшись домой, мы с отцом обещали друг другу, что лучше подготовимся и обязательно вернемся на Урал: надо, обязательно надо покорить Саблю. На следующее лето не получилось, потом – у меня обнаружился хронический холецистит, потребовалось три года подряд ездить на курорт, пить курс минеральной воды. Так ни на Урал, ни в какие другие рискованные походы с отцом больше сходить не довелось.
Стучат колеса, успокаивающе бренчат в такт ложечки в граненых стаканах. Молодежь разлеглась по полкам, дремлет. Воспоминания мелькают, как виды в окне. Сын открывает глаза.
– О чем думаешь, пап?
– Вот скажи, – отвечаю вопросом на вопрос, – человек больше сын своего времени, чем своего отца?
– Да, наверное, своего времени, – он задумывается. – То, что советует предыдущее поколение, обязательно пропускаешь через призму «как отреагирует окружение».
– И если социум не одобрит…
– Могу и против социума пойти, если решу, но обычно…
Амбициозное поколение – мы были большими конформистами. Как они открыто защищают свою индивидуальность! Нам этого не хватало. Да и от откровенности в разговоре с отцом я бы увильнул. Нынешняя молодежь свободнее и в суждениях, и в общении. Не боится вытаскивать на поверхность и делиться своими тараканами. Это хорошо.
Отец был очень вспыльчивым человеком. Мог одним словом испортить настроение в доме на несколько дней: я в таких случаях уходил в свою комнату, мама терпела. От сцен с криками я, наверное, и закрылся от него в подростковом возрасте: на все «поговорить по душам» – отделывался односложными ответами. Но что-то, конечно, наматывал на юношеский ус. Его влияние на меня огромное.
На детство жаловаться не приходится: мама любила, отец читал книги, учил шахматам, играл в футбол. Мать дает ребенку сердце, а отец – путь. Мои дали мне и то и другое. Как человек может вернуть долг родителям? Никак, только передать своим детям. Все верно. Откуда тогда чувство вины? Вроде в проступках перед отцом замечен не был.
По его настоянию я поступил в Политехнический институт, пошел работать инженером. Закончил, распределился на завод. А потом в конце восьмидесятых сменил инженерную стезю на журналистику. Отец высказал неудовольствие: ему, понятно, хотелось продолжения династии. В начале девяностых я вообще ушел в бизнес. Для него труд – точно не зарабатывание денег (он презирал общество потребления), счастье – стать Профессионалом с большой буквы. А я занялся тем, что и «серьезной работой» не назовешь: жизнь превратил в игру. И сам себя оправдывал – «время такое пришло». Он тогда сильно не давил, но тяжесть в воздухе повисла. К концу жизни отец пришел в православие, пытался приобщить меня, но не смог – я избегал разговоров. Получается, что всю жизнь у меня конфликт с его ценностями. Неужели это закономерность?