В конце концов литературные генералы смилостивились, выделив ей комнату в новом доме на Ломоносовском проспекте в коммунальной квартире. В 1950-х годах там возникла новая писательская агломерация – одного дома в Лаврушинском, естественно, уже не хватало. Прошедшая война вызвала немалый всплеск литературной активности.
Помимо Ивана Катаева жертвой террора в 1937 году стал и польский поэт Станислав Станде, но его жену, пианистку Марию Гринберг, не тронули, а лишь отовсюду уволили. Вместо Большого зала консерватории ей пришлось аккомпанировать самодеятельности в рабочих клубах. Но и это было хорошо. После смерти Сталина ее выпустили за границу, где она с успехом гастролировала и снискала большой успех. Обладая завидным чувством юмора, она иронически оценивала важнейшие политические события. В конце 1960-х годов она представлялась не иначе как «Мария Агрессоровна» – в то время шла арабо-израильская война и из всех радиоприемников разносилось набившее оскомину клише «израильские агрессоры». Ее записи ценятся и сегодня.
Но не всем жителям дома были приятны ежедневные музицирования. Одно дело – песни и пляски в пьяной писательской компании, другое – раздающиеся то и дело из-за стены гаммы. Выдержать такое нелегко, особенно если недавно приехал в Москву из далекой уральской деревни Щипачи, а теперь объявлен видным пролетарским поэтом. Когда поэт Владимир Луговской купил жене рояль, через несколько дней сосед Степан Щипачев сказал ему: «Володя, ты меня знаешь, я поэт-лирик, скажи своей бабе, чтобы она больше не играла». Вот как: «баба», а даже не женщина. И этот «лирик» Щипачев сочинил: