Светлый фон

Но посмертная популярность его превзошла все прежние масштабы. В 1960-е годы редко в какой квартире московской интеллигенции, да и вообще читающей молодежи не висел его портрет. А если не его, то другой – старика Хэма. А в квартире самого Бориса Леонидовича и при его жизни происходило немало удивительных вещей. Вячеслав Иванов вспоминал встречу Нового года у Пастернаков в начале 1950-х годов: «Ночью решили пойти поздравить Пастернака, встречавшего Новый год в Лаврушинском. Мы застали у него много народу. Он всем представлял мальчика Андрюшу, который только что кончил десятый класс и на выпускном экзамене читал стихи Пастернака. “И получил «отлично»”, – с гордостью добавил Борис Леонидович, которому особенно льстило то, что за его стихи можно получить “отлично”. Так в результате этого нового варианта царскосельского экзамена я познакомился с Андреем Вознесенским, продолжившим потом получать свои отличные отметки на разных континентах. А я сам премию Пастернака от Вознесенского получил через пятьдесят лет после этой новогодней ночи».

В салонной атмосфере двухэтажной пастернаковской квартиры в Лаврушинском переулке проходила богатая духовная жизнь. Собираясь по различным поводам, представители московской культурной элиты читали стихи, музицировали, говорили об искусстве, не стесняясь высокопарных слов и возвышенных тостов, поднимаемых за большим и обильным столом. Пример подавал Пастернак. Борис Леонидович любил произносить длинные тосты, «очень цветистые и красочные, как бы заразившись восточной стихией образности», – отмечал Вяч. Иванов. Он мог сравнить женщину со сверкающими драгоценными камнями: «Она сияет нам, как чаша, пенящаяся в чьих-то руках, и как топаз в ожерелье». Особенно это касалось его грузинских подруг. В 1952 году Пастернак задумал провести у себя вечер к юбилею Гоголя, гвоздем программы должно было стать чтение Дмитрием Журавлевым «Шинели». Среди приглашенных был и Святослав Рихтер. После чтения хозяин не скрывал восторга Дмитрием Журавлевым. Ему явно понравилось. А когда сидели за столом, то Пастернак назвал Рихтера гением. Просто и ясно.

13 ноября 1953 года в квартиру Пастернака позвонил человек совсем из другого мира – Варлам Шаламов, приехавший в Москву после семнадцати лет, проведенных в колымских лагерях: «От волнения я и звонить не мог. В семьдесят вторую квартиру позвонила моя жена. Дверь быстро открылась, и вот Пастернак на пороге – седые волосы, темная кожа, большие блестящие глаза, тяжелый подбородок. Быстрые плавные движения. Маленькая прихожая, вешалка, открытая дверь в кабинет справа и крайняя комната с роялем, заваленным яблоками, глубокий диван у стены, стулья. По стенам комнаты – акварели отца (Леонида Пастернака. – А.В.)».