Уже в наше время специалисты отмечали: «Принадлежность к отошедшему в прошлое сентиментализму, преувеличенная чувствительность произведений, наряду с эксцентричностью поведения и раздражительным характером, послужили превращению Шаликова и его творчества в объект многочисленных эпиграмм, насмешек, пародий». Однако сравнительно недавно появились и другие мнения, основанные на том, что реальная фигура Шаликова не соответствует сложившемуся в истории литературы мифу о нем, что он был не сентиментальным чудаком, вызывающим иронию современников, а обстоятельным писателем-сентименталистом. Несерьезное же отношение к Шаликову стало следствием его эксцентричного поведения. Что это за поведение такое?
И неужели поэтический портрет князя, сочиненный Петром Вяземским – «С собачкой, с посохом, с лорнеткой, и миртовой от мошек веткой, на шее с розовым платком, в кармане с парой мадригалов», – исчерпывающая его характеристика? И к нему уж нечего добавить?
Дадим опять же слово самому близкому для Шаликова человеку – его супруге, составившей довольно-таки колоритный его портрет: «Крайняя вспыльчивость моего мужа, не щадившая никакое лицо, вошла даже в пословицу в кругу наших знакомых; а резкая правдивость, восстановившая против него многих, в глазах друзей его извинялась только редкою добротою сердца и совершенно детскою нерасчетливостью. Доверчивый до наивности, он даже в других не понимал духа интриги; взгляд его на жизнь был взглядом поэта и философа, а денег считать он никогда не умел. Таким представлялся он каждому, кто видел его мельком раза два; таким знали его те, которые были сближены с ним с молодых лет и до глубокой старости. Никто менее его не изменялся с летами.
Этот недостаток практичности, эта неукротимость избалованной натуры, составлявшие главную черту его характера, могут служить истолкованием многих его странностей. Кто не знал его за неисправимого оригинала. Кто не помнит, как он, не только в салонах, но и во время ежедневных своих прогулок, свободно и открыто говорил о происшествиях и лицах, возмущался крепостным правом, и не стесняясь ничем, высказывал среди собравшейся вокруг него публики самые смелые идеи. Кому не приходилось удивляться тому, что не раз самые почтенные дамы, которым случалось ему наговорить в сердцах пропасть колкостей, приезжали первые мириться с ним? На него нельзя было сердиться: живая, пылкая натура этого человека, всегда юная и увлекающаяся, всегда вдававшаяся в крайности, с ироническим складом ума, с большою начитанностью, с южным воображением и с женскою, непритворною добротою, обаятельно действовала на все окружающее, и ему все прощалось».