Кори приехал из Макопи на машине и явился к ней вечером в четверг, с рюкзаком. Они скованно обнялись на пороге. Грир тут же заказала еду из тайского ресторанчика, зная, что еда всегда помогает преодолеть неловкость. Они сидели и ели за столиком в гостиной у Грир. В полумраке, над повсюду расставленными коробочками с едой, он рассказал ей про медленный, скрупулезный процесс создания видеоигры, про своего партнера – приятеля из «Вэлли-тек», про нанятых ими дизайнеров, про инвестора, который все это оплачивает.

– Нет никаких гарантий, что у нас что-то получится, – заметил Кори. – Игра совсем не массового порядка, а рынок перенасыщен. Но – не знаю, может, я слишком заношусь, – и все же скажу, что питаю некоторые надежды.

– Мне кажется, это просто замечательно, – ответила она.

– Что касается мамы, я не ждал, что после стольких лет будет улучшение, но оно наступило. Я больше не нужен ей до такой степени.

– И это замечательно. А что именно это для тебя означает?

– Я и сам задаюсь этим вопросом, – сказал Кори. – Все со мной будет хорошо, Грир, можешь не переживать.

– Я и не переживаю, – сказала она и тут же вспомнила, что после смерти Альби постоянно за него переживала. Очень переживала, что он потеряет себя, а она потеряет его. Но он себя не потерял. Он всегда будет человеком, который остается там, где нужен, и помогает другим. Она этого раньше не понимала. – Прости меня, – сказала она, – за то, как я с тобой поступила.

– Ну, я и сам хорош. В смысле, тогда был хорош. – Он улыбнулся. – Знаешь, никогда не слышал, чтобы люди говорили настолько обобщенно и невразумительно.

– Странная история, – сказала она, – иногда ты как бы находишься внутри своей жизни, а иногда смотришь на нее со стороны, будто зритель. И все время переходишь от одного к другому, от одного к другому.

– А потом умираешь.

Она усмехнулась.

– Да. Потом умираешь.

– Знаешь, а я видел твое выступление, – сказал он внезапно.

– Правда? – Она опешила, напряглась: выходит, его все еще можно найти в сети.

– Ты хорошо говорила, – добавил он. – Молодец, что сумела это сделать вот так, перед всеми.

– Я говорила своим внешним голосом, не внутренним, – торопливо вставила Грир. А потом: – В любом случае, с этим покончено. Со всем, что связано с «Локи».

Упоминая о «Локи», она, поверх привычного раздражения и недовольства, всегда ощущала глубоко запрятанное горе. Его нельзя было сравнивать с горем Кори – совсем не тот масштаб – но горе существовало. Причем горевала она не по своей работе – от потери работы можно оправиться. Может, она когда-нибудь еще будет выступать публично, там, куда устроится в следующий раз, пусть это будут небольшие выступления перед дюжиной сотрудников. И, наверное, у нее еще будет работа, где она станет ощущать, что приносит пользу; будут кабинеты, и собственные столы, и запах минестроне или му-шу в обед, и коллеги, у которых иногда светлое настроение, а иногда вздорное. Люди, чье дыхание отдает кофе, с собственными привычками, которые ты постепенно узнаешь, как будто вы – любовники, а не просто сослуживцы.