Кабинет академика располагался на первом этаже двухэтажного флигеля во дворе Института государства и права на Знаменке. Окна его резиденции были защищены выкрашенными в белый цвет решетками. На столе у Митина стояла фотография, где академик был снят в кругу политработников 18‑й армии, в непосредственной близости от будущего руководителя партии и государства, «выдающегося деятеля международного коммунистического и рабочего движения Л.И. Брежнева».
Митин – и здесь надо отдать ему должное – относился к работе серьезно. Посетители часто могли видеть его восседавшим в креслице с засаленными подлокотниками в потертом пиджаке, надетом на неопределенной расцветки ковбойку, с галстуком в разводах, напоминающих морские водоросли. На последнее место работы Митин принес и свои привычки, и любимые слова и фразы. Частым выражением академика было: «Мы находимся на большой идеологической вышке». Советским генералам от философии почему‑то была свойственна лагерная лексика, видимо, обстановка обостряющейся с каждым годом классовой борьбы играла свою роль. Уже упоминавшийся академик Г.Ф. Александров как‑то написал в докладной записке в ЦК ВКП(б): «Большой театр – центральная вышка русской культуры».
К исходу брежневской эпохи Митин был уже весьма пожилым человеком с лысой, блестящей, как бильярдный шар, головой, в больших очках на крючковатом носу. Скупо отсчитывая секретарше рубли на покупку сосисок в буфете, Марк Борисович больше всего опасался самовозгорания телевизора. Подчиненным трудно было представить себе, что этот старый, порой погружавшийся в дремоту во время заседаний человек – тот самый неистовый Митин. Бичевавший, громивший, разоблачавший. Трудно было представить, что его кто‑то может принимать всерьез. И тем не менее принимали, и даже боялись.
Близко знавшие академика помнят, как охотно он рассказывал о тех временах, когда у него были особняк в парке возле прудов и большая черная машина ЗИС, и охрана из четырех человек, которая вела себя настолько деликатно, что была почти незаметна, и огромный зал для приема гостей, разделявшийся при необходимости раздвижной перегородкой надвое… И в этих рассказах неизменно проступал посыльный из провинциального дореволюционного Житомира, не забывший свое скудное, несытое детство, не перестававший удивляться произошедшей с ним метаморфозе.
Войдя с благословения Сталина в круг «бессмертных», Митин получил пожизненное право проводить селекцию среди тех, кто претендовал на академические регалии. Ибо академиков выбирают академики, поэтому никто не мог обойти монументальную фигуру Митина при выборах. И в этом обстоятельстве заключался один из наиболее сильных источников его влияния на состояние дел в философии. Именно этим и объясняется процветание подобных Митину ученых в эпоху «развитого социализма».