– Ой-ё! Хэй! – юкагир перепугался, ткнул оленей хореем и вмиг догнал нарту Марьяны. – Старик отходит. Говорит, в снег зарой. Говорит, без шума. Зарою – Отлас убьёт.

– Ага, без шума, Марьянушка, – подтвердил Мин, и зять с дочерью остались с ним.

Марьяна попрекала:

– Говорил, внука дождёшься. Ладно ли так-то?

– Неладно, сам понимаю. Да с внуком-то я, даст бог, там, – он ткнул пальцем в небо, – встречусь, Марьянушка.

– Типун тебе на язык! – рассердилась Марьяна. – Помираешь сам – помирай. Ребёнку нероженому чо сулишь?

– Дак все там будем, доча. Один ране, другой – позже. Ребёнок, он после вас, конечно. Берегите его, камни искать учите... Лучшего ремесла не придумаешь.

– Сам решит, чем заняться, – возразила Марьяна. Она уж мало думала об отце и даже о Григории. Все её помыслы сосредоточились на ребёнке.

– Дак ведь жалко, ежели в роду вашем рудознатцы переведутся.

- Не переведутся – спускаясь сверху в распадок, усмешливо возразил Отлас. – Да и ты, дядя Мин... раненько туда собрался. Нуко, Гриня, подай мне иголки. Поколю – живо вскочит. Ну, чо ты закостенел?

– Хошь иголками воскресить? Иголками, Володей, шьют, а не воскрешают, – приготовившись к смерти, сказал Мин.

Отлас, не слушая, вбил над ним четыре колышка, навесил парку. Марьяна и брат молча следили за тем, как он, раздев Мина, втыкает иголки, восстанавливая в памяти древний тибетский рисунок.

– Одну не так вставил, – сказал Григорий. – Не туда.

– Ничо, мне не больно, – засыпая, расслабленно говорил старик.

– Ты будешь жить, дядя Мин! будешь жить, – внушал сонному Отлас. – У тебя много сил. У тебя шибко много сил... смерть одолеешь.

– Одолею, – согласился Мин, только что готовившийся к смерти.

А Отлас говорил ему о жизни, о краях неизведанных, о ненайденных кладах, о внуке, которого Мин должен всему научить.

– Ты должен, должен его учить.

– Научу, – обещал Мин и просыпался. А в нём самом просыпались дремавшие от безделья телесные и душевные силы.

Старый рудознатец каждое утро вставал раньше солнца и встречал зарю в поле. И в поле же провожал светило на покой. Эта негаснущая страсть питала его силой, гнала во всякую пору из дома. И, несмотря на годы, тело старика было жилистым и крепким, руки твёрдыми, а глаз зорким. А тут недели вынужденной тряски по горам, по тундре, и он затосковал и засобирался в мир иной. Отлас внушал ему, что страна Камчатка полна несметных богатств и только Мину, одному Мину суждено первым увидеть эти богатства, открыть их для России.