Напоследок спросил о людях, про которых говорили окланские коряки. Бывали ли здесь те люди и по какой нужде. Тойон недоумевал, о каких людях речь, расспрашивал самых старших в племени.

Наконец отыскался один из стариков, обойдённый хворобой, вспомнил двух таких же вот бородатых и светлых, захваченных олюторами в плен. Они бежали от окланских коряков. С ними шла женщина. Тойон, дед нынешнего тойона, пожелал взять её в жёны. Старший, которого звали Федотом, его побил. И тогда их обоих убили. Потом на кочах сюда приплыл ещё один русский, Дежён... Шибко сердитый! Он отобрал женщину, побил многих олюторов и куда-то уплыл, к чукчам, однако...

– Дежён?! Неужто дядька Семён, отец Любимов? Он чо-то сказывал про сотоварища своего, про Федота, про жёнку его, – начал припоминать Отлас и мягко попрекнул Вайяма: – Вот видишь, мы вам помогаем. А вы животы наши отнимаете... Худо, брат!

Тойон клялся в вечной верности и слово своё держал крепко. Но после него были другие тойоны...

Сейчас же Отлас рассудил так: «Ежели олюторы приняли нас мирно – других-то чего бояться? Разделимся... Ты, Лука, по Люторскому берегу двинешь, я – по Ламскому. Мина возьми с собой для рудного сыску. Василка – толмачом. Всё, что увидите, в памяти крепче держите, побей вас гром! В случае чего человека шлите...».

На том и расстались.

Перевалив Срединный хребет, отряд Отласа Пенжинским берегом начал спускаться к Палане.

28

Фетинья надивила весь город. Схоронив хозяина, перекупила у казны его кабак и поставила при нём Илью. Первое, что сделал Илья, вернувшись на круги своя, по приказу Фетиньи вышвырнул из кружала Исая, пришедшего поутру похмелиться. Был он синь, тощ, одет в отрепья.

- Пропада-аююю, – Исай тянул грязную ладонь. Но, помня былые «благодеяния» Гарусовых, Фетинья жёстко усмехнулась и указала на дверь. Илья наддал дяде коленкой, однако на улице сунул ему в ладонь монетку.

Фетинья задумчиво пощипывала шелковистую тонкую бровь и будто не слышала, когда вошёл Илья. Он потоптался подле неё, стал расставлять на стойке ковши и кружки.

– Пожалел дядю-то? – спросила насмешливо.

Илья молча кивнул и снова застучал кружками.

– Вороти его. – Одна из оловянных кружек упала, покатилась к бочке. – Не слыхал? Во-ро-ти!

Илья опрометью кинулся исполнять её приказ. Исай стоял всё на том же месте, смеялся, держа в раскрытой ладошке пожертвованную племянником полушку. Ему, некогда властному и богатому, словно нищему, кинули эту монетку. А разве он не нищ? Разве не сир, не убог Исай Гарусов, бывший пятидесятник, ныне отовсюду изгнанный за лихоимство? Родной племянник не погнушался, бил плетью когда-то, теперь выпнул из кружала, но устыдился и сунул монетку. Не смешно ли?.. Ах-ха-ха...