- Вставай, миленький! Ну вставай же! – Он посмотрел на неё грустно, вздохнул и с усилием встал. Сперва на колени, потом во весь рост. Отряхнувшись, выпрыгнул из снежного плена, и место, где он только что был, тотчас завалило.

– Ну вот! Ну вот! Жить будем! – наворковывала ему Стешка. – Оленухи-то твои где? Покажи, где они?

Олень обнюхал снег здесь, там, печально опустил голову.

– Задохнулись? Эко горе!

Она привязала оленя к чёрной искривлённой берёзке и юркнула в проделанную ею нору. Ползла, беспокоясь, как там Иванко? Не засыпало ли?

Он уж проснулся и, протирая глазёнки, зевал.

– Выспался, сынок! Ну и слава богу!

– Мамка, пошто здесь темно? Всё ишо ночь?

– День, сынок! День пресветлый! – частила Стешка, проталкивая ребёнка перед собой. – Ползи! Ползи борзо!

– Смехота! – хохотал Отласёнок. – Как в норе.

Не подозревал, что был близок к истине и что нора эта – их единственное спасенье. Иванка заботило лишь одно: как бы не примять куропатку. Но и он, выбравшись наружу, сообразил:

– Дак нас засыпало?

– Чуть-чуть, Иванушко! Самую малость, – созналась Стешка.

– И оленей засыпало?

– Оленей? Не-ет. Я их отпустила... Нам с тобой одного хватит.

Хор уже оклемался и теперь на длинном поводе бродил, разрывая снег.

– Неправду говоришь, мамка, – нахмурился Отласёнок. – Засыпало их. И нас чуть не засыпало.

– Нас-то? Не-ет. Нам ишо тятьку повидать надо. Олешек подкормится, и к тятьке поедем. Он уж, поди, заждался.

– Хлебушка нету? Я ись хочу.

– Хлебушка нет, сынок. Занесло его...