– Так, – призадумался воевода. – Как мыслишь себе это?

- Наберу товаров, пуще всего поделок железных – топоров, ножей, котлов и протчего... Бусы любят те людишки, ленты, колечки, безделицы всякие... Я им – безделицы да железо, они мне – рухлядь и кость... Кою часть казне, а кою – для закупки новых товаров.

– То разумно... Товары как доставлять будешь?

– Зимой – нартами, летом – на кочах.

– Ты так богата?

– Не бедствую. Мужик до хворости кабак держал, перевоз тоже. И торговал помалу. За годы скопилось...

– На кочах-то как же? Куда?

– То наиглавнейшее, воевода-свет! – загорячилась Фетинья, забывшись, приложила руки к груди.

«Хороша! Хороша! – залюбовался ею воевода.

– На первый случай два коча мне надобны. Один в Мангазею пошлю, для большой мены, другой – вокруг Ледяного Носа – к Камчатке.

– Вокруг Носа? Тот путь неведом и зело опасен, – покачал головой воевода.

– Семи смертям не бывать. Одна, как ни прячься, всё едино настигнет, – беспечно махнула рукой Фетинья. – Путь же вокруг Ледяного Носа давно русским ведом. Тем путём хаживал казак Семён Дежнёв. Ты сына его мне в услужение дай. Лихой, разумный казачина! Нёс службу в разных острогах: на Уде, на Олекме, в Анадыре был... Пошлю его с одним кочем вокруг Ледяного Носа. Сама – с другим – побегу в Мангазею.

– Не забоишься?

– Мне ли, батюшка-воевода, бояться? Огонь и воду прошла...

– Добро! – довольно кивнул воевода. – Велю отписать на то бумагу.

Отпустив её, долго думал об удивительной этой бабе. Смела, умна, зело приглядна. Одна из всех угадала воеводскую тугу. И не только угадала, подсказала выход. Вот и ответ достойный. Более всего воевода боялся бесчестья. Был горд и в государевой службе ретив. Ах как вовремя подоспела эта жёнка!

Крикнув подьячего, велел составить необходимую для Фетиньи отписку, потом послал за Любимом.

Казак посыльный отыскал его в кабаке.

– Мне будешь служить, Любимушко, – посмеиваясь, сказала Фетинья. – Не совестно тебе подле бабьего боку греться, когда дружок закадычный по студёным краям мотается? – И рассказала ему, о чём беседовала с воеводой.

– То ладно! – ожил Любим и довольно потёр руки. – Я и впрямь засиделся... тяжелеть стал.