– Не сироти меня, дочушка! Сгоришь, и я себя сожгу!

– И горите вы: бес с вами! – махнул рукой Митрофан, прогоняя прочь сыновей. Те, робея перед отцом, всё же осмелились заступиться за мать и за сестру.

– Пощади их, тятенька! Не бери грех на душу...

– Грех-то её... подлегла до свадьбы. На весь Тобольск ославила!

– А ты блажи помене, отец... Покамест кроме нас да Семёна никто не ведает. Окрутим их и – делу конец.

– В добрый дом хотел отдать. За Илюху Урюпина, тот всё же сын купеческий... – начал сдаваться Митрофан, но как не верти, Ефимья теперь не девка, кто порченную возьмёт?

– Лутче сгорю, чем за того кривоногого! – пригрозила Ефимья.

Гореть, однако, не стала, залила огонь водой из бочки, стоявшей в предбаннике. Не залей – запылает всё подворье, к соседям в одночасье огонь перекинется. Воевода за то не помилует: пожары в Тобольске часты.

Ремез между тем побежал за Никитой и отца, из степи от Аблаятайши вернувшегося, с собой позвал. Ульян и саблю не снял с пояса: узнав о беде сына, для порядка огрел его пару раз плетью, хитро ухмыльнулся и велел принарядиться:

– Сватать пойдём.

При саблях и пистолях тронулись к Митрофану.

Увидев сватов, Митрофан прохрипел угрюмо:

– Проходите, гостеньки, в избу.

Сыновья, глухо ворча, но не смея связываться с казаками, прибрали в ограде, закопали порубленных псов. В горнице между тем рядились.

– Приданого не дам, – злобно упёрся хозяин.

– Без приданого как же? – пожимал широченными плечами Ульян, поигрывая темляком сабли. – Без приданого девок, – он особенно подчёркнул это слово, словно горло пересохло, – не выдают. Да и в дом не берут. Аль ты оскудел?

Митрофан намёк уловил, стал уступчивей: «Ославят ишо поселенцы. Глазом не моргнут. И не выгонишь. Товар-то подпорченный...»

Сговорились. Митрофан позолотил ручку отца Иоанна, протопопа Крестовоздвиженского. Обвенчали молодых скоро и тихо. Свадьбу справили скромно, роднёй. Исподницу невесты не выносили. Но в родительском доме бывать не велели. И братья Митрофановы, не простив нанесённой обиды, с Ремезами не здоровались. Зато тёща гостила каждый день. На смертном одре благословила первенца Леонтия и с умиротворённой улыбкой отошла.

***