Турчин поднялся:

– Пойду погляжу.

– Не покажет. Меня прогнал.

– Не лез бы под руку, – Турчин сел снова и стал наблюдать за Ремезом. Странен иконник: то общителен и отзывчив, то заугрюмится вдруг, уйдёт в себя и слова от него не добьёшься. Тогда и брови нависнут – глаз не видно, и тяжёлый волос вздыбится, словно копна под ветром. Голова сделается вровень с широченными его плечами. Ну чистая черепаха! От кого таиться? От меня-то не следовало бы: не один пуд соли съели. В походах вместе, в школе вместе.

Когда Ремез, счертив со столешницы план, спрятал тетрадь за пазуху, Турчин сел рядом с ним.

– Доброе дело, вижу, сделал, доволен, – поманив Оську Кривого, ткнул Ремеза вывихнутым в недавней драке пальцем. – Так?

- О деле говорят, когда оно сделано, – Ремез больше не хмурился, смотрел на Турчина благожелательно и ясно. Любил он своего буйного товарища. Любил, когда тот дрался – лихо и без злобы, – когда поучал в школе отроков. Необъятелен в плечах, высок и статен Турчин. И кудри густые, светлые, глаза синие, чистые, располагают к нему сразу. И может, потому легко ему покоряются женские сердца. Одна не даётся. И та самая желанная... Да вот она, легка на помине, Домна.

– А тут у меня всего лишь полдела, – потягивая медовуху, говорил Ремез, но Турчин теперь его не слушал, поедая глазами Домну. – Другую половину тоболянам доделывать...

Домна проплыла между питухами, притулилась позади Ремеза, который, достав тетрадь, затосковал:

– ...Близ городу сходятся. И от того наводнения частые.

«Про наводнения, – вздохнула Домна, тоскуя от того, что Ремез не замечает её. – Э-эх, Сёма! Это душа моя из берегов вышла...»

– Ну да понятно! – закивала, словно для неё говорил Ремез. – До чего ж ты разумно рассудил!

– Ась? – и палец Ремеза, водивший по чертежу, споткнулся. Глаза, только что умытые улыбкой, вновь потемнели, налились тяжёлой яростью. – Ты почто здеся?

Отодвинулась и, опёршись локтем о столешницу, проворковала:

– Сижу вот... про наводнения твои слушаю. Век бы слушала.

– Они не мои, – процедил Ремез сквозь зубы. Решил, смеётся над ним знахарка. – Весь нижний посад топят. Наказание господне!

– Тогда и меня пущай бог накажет. Не всё же милостями его пользоваться.

– За что, Домнушка? – вмешался Турчин, начинавший ревновать её к Ремезу. Сам взглядом требовал от иконника: «Не ярись! Не обижай бабу!».

– Шла бы ты, а? Чо те надо тут с мужиками? – зло посоветовал Ремез.

– Ремез! – вскричал Турчин, грозно сжимая кулаки.