– Эх-эх, мочалки! Ох, лиходельцы! – братья, остервенев, разметали тяжеловесных наёмников, стали развязывать отца, но из караульни под окрики сердитого и разряжённого майора бежали другие солдаты, а к мастерам, по призыву Домны, – люди тобольские. И среди них недавно битый Ремезом Василий Турчин и Гаврила Тютин с московскими мастерами.

Трещали скулы, крошились зубы и заплывали глаза. Тоболяков было меньше, и все безоружны. «Парики» теснили их, размахивая палашами и саблями, глушили прикладами, бердышами. Но вот казаки прискакали, позванные на помощь охране. Стояли, примеряясь для ударов.

– Вы не шибко старайтесь... – посоветовал сотник, родом тобольский. И, проворча, закусив ус: – ишь размахались колбасники! Вольно им на нашей земле!

– Дозволь унять их маленько, Иван Василич? – стал упрашивать молодой казак русый. Каурая кобылица под ним плясала. Роняли злую пену другие лошади. В сёдлах маялись казаки русские, молодец к молодцу.

А тоболян били.

– Потешьтесь, робята, – сурово сдвинул брови сотник, под ними лукавые потерялись глаза. – Уймите... наших нахлебников.

Рванулись, вздыбились кони, пошли в ход сабли и пики. Плашмя саблями, тупыми концами пик, копытами усмиряли тобольские казаки своих. Но падали почему-то чужеземцы. Пять, десять, двадцать... Ожили тоболяне, кулаки чаще и дружней заработали, и кто-то кол выломил. Домна, выхватив у рейтара ружьё, пробивалась к Ремезу. На него трое насели. Ближнего знахарка оглушила прикладом, другой упал от кулака Леонтия, третий был осёдлан Сёмкой. Стиснув шею его ногами, крепко ухватился за перила, казачок тот, молодой, русый, крест-накрест огрел нагайкой.

– Будет вам! Будет – не слишком ретиво унимал сотник. Для вида помахивая саблей, расталкивал рейтар конём. – Ремез! Ты что, сдурел? Уйми варнаков своих!

– Не варнаки мы, Иван Василич! – с обидою возразил изограф, и, сплетя пальцы, накрыл сверху рейтара, нацелившегося прикладом в Сёмку. – Нет, мы не варнаки, – перешагнув через упавшего чужеземца, повторил он. – Мы земли своей хозяева.

– В блин их! В шаньгу! – бушевал Турчин.

Солдаты дрогнули и побежали.

– И вы бегите! – велел сотник. – Да шибче! Не то греха не оберетёсь.

– И то, – согласился Ремез и отозвал сыновей. – Довольно, мужики, порезвились! Отходим!

– С богом! – благословил старый сотник изрядно помятых земляков. – На улицах с неделю не кажитесь. И языками не балабоньте.

Повернулся и ускакал, и скоро всё стихло. Сыновья скрылись, будто и не было их с отцом. И Турчин с Гаврилой ушли.

Домна облегчённо вздохнула: боялась, пойдёт домой.