Осмотрев бобровые строения, ходы и запруду, Ремез озадаченно хмыкнул:

– И не гляди, что зверь! Каково разумен! Добрые, добрые строители! Всё рассчитали! Кокорина-то вместе с молодой осиной вершиной угадала на тот берег. Тальник держать будет и камыши, тоже, видно, бобрами сплавленные.

– Ну архитекты! И мне у вас поучиться не лишне!

Осторожно обойдя ходы и норы, чтоб не пугать зверя, Ремез шагами стал вымерять расстояние. Подле Иртыша, зазевавшись, выше колена провалился в ил.

– Давай руку!

Ремез вздрогнул и, отклонившись, увяз ещё глубже.

– Шныряешь тут... Кто звал?

– Сама приплыла, – Домна опиралась на весло, подле кустов приплясывала на волнах лодка. – За тебя тревожилась. В этаком корытце рискуешь...

- В корытце?! – обиделся за калданку Ремез. – Да остяки в ней при любой погоде ходят. Плыви домой и не мельтеши тут!

– Домой? – по лицу женщины пробежала лёгкая тень. Не ждала такой встречи. – Я ноне Домна бездомна.

И Ремез вспомнил, как их несло, всё вспомнил, и виновато потупился, точно не Иртыш, а сам он украл у неё домину.

– Не горюй... Спадёт вода – избу обратно счалим. Сам поставлю её на прежнее место. – Он принял её руку и не без усилия вырвался из ила.

– Эх, Сёмушка! Это горюшко – не горе. А другое лишь ты утолить в силах... – И руки Домнины пали на его плечи.

Солнце над тополем качнулось, словно подсолнух на ветру. Долго оно качалось. Когда устоялось, Ремез отряхнулся и пробурчал:

- Запамятовал, сколь шагов отсчитал. Придётся в обрат шагать.

– Айда вместях. Двоём-то, поди, не забудем.

Шли, ступая след в след, он – в сапогах, она – босая.

– Триста сорок, триста сорок один, триста сорок два...

Подле Иртыша вновь сбились со счёта. И ещё не раз сбивались, пока солнышко не ушло на закат.

– Спешит куда-то, – вздохнула Домна. – Могло и погодить часок.