Из-за затянувшегося на все лето половодья, колхозные буренки оказались без кормов и для их спасения окрисполком мобилизовал все наличные плавсредства на заготовку веточного корма — таловых веников. Делалось это так: мелкосидящий катер затаскивал плоскодонную баржонку в гущу торчащих из воды таловых кустов, привлеченные рубщики рубили стволы не сходя с барж, а вязчики отламывали с них ветки, вязали веники и складывали для последующей сушки на зиму. Команды катеров в это время скучали от безделья. К ним и направил моторку Романов.

Колонтаец с Трушиным удобно расположились в каюте начальника. Запах портянок и вяленой рыбы, не первой свежести постель, покрытый масляной краской казенный стол, пара увесистых табуреток, бачок с водой — вот, пожалуй, и все. «Небогато живешь», — посочувствовал Колонтаец, чтобы начать разговор. «Куда уж лучше — все так живут, — не понял иронии Трушин. — Я всегда так жил — все на себе». — «Ну уж и всегда», — не поверил Миронов, наполняя стаканы. «Сколько себя помню», — подтвердил Трушин. «Из-за нее, родимой?» — показал на бутылку Колонтаец. «Да нет, она здесь не виновата. Негде и некогда мне было ей увлекаться. Да и взять было неоткуда. Так что сейчас наверстываю», — вздохнул Трушин, выпил стакан до дна и обтер губы рукавом, не желая прикасаться к закуске — вяленой рыбе. Колонтаец догадался, что надо сделать и сбегал на свой катер. Через минуту он вернулся с колбасой, свежими огурцами и белым хлебом. На этот раз Трушин от закуски не отказался, с удовольствием посолил огурчик и вкусно захрустел. Однако видно было, что дефицит закуски сделал свое дело, и алкоголь овладевает сознанием шкипера. Он откинулся спиной к стене, прикрыл глаза и запел, как все пьяные, искажая мелодию:

— Про меня эта песня, — пояснил Трушин. — Это наши бронекатера после Сталинграда под Вену перекинули. Победа нас в ней нашла. Да недолго порезвиться и порадоваться, что уцелели, нашему экипажу пришлось. От командующего флотилией пришел приказ: приступить к разминированию фарватера Дуная от набросанных в него с самолетов английских донных мин. Приказ полагается выполнять не рассуждая. Однако и бронекатер не тральщик, ни минных тралов, ни глубинных бомб на нем нет. Решили испробовать свой способ: взяли на палубу запас противотанковых гранат, разбежались катерами по фарватеру и стали бросать гранаты в кильватерную струю одну за одной. Эффект оказался потрясающий: от их разрывов такие огромные сазаны всплывали! Но иногда и донные мины рвались. В машинном отделении, где я служил мотористом, от этого грохот как в железной бочке, вдобавок жара градусов до пятидесяти, хоть мы до трусов раздеты — не вытерпеть. Чтобы отдышаться и на белый свет глянуть, высунулся я наружу из люка до самого пояса, едва глотнул свежего воздуха как под самым днищем нашего «БК» рвануло, так, что меня из люка вынесло вверх, словно пробку из шампанского. Больше я ничего не запомнил. Потом уже узнал, что на донной мине наш бронекатер разорвало в клочья, и никто кроме меня из команды не выжил. Меня же абсолютно бессознательного унесло течением и прибило к берегу, где меня нашел, подобрал и выходил австрийский рыбак, словак по происхождению. После контузии я не только речи но и памяти лишился, всему заново учиться пришлось. Хозяин обо мне властям не заявлял, потому что сомневался, не немец ли я. Ведь на мне, кроме татуировки и трусов, ничего не обнаружилось, а наколка у меня посмотри какая. — Трушин обнажил предплечье. На нем синел спасательный круг с надписью латиницей: KARL LIB.