Надпись не закончена — в круг не вписалась, неопытный был татуировщик, — догадался Колонтаец. И спросил Трушина: «Что это означает?» — «Карл Либкнехт это означает, — горячо пояснил шкипер.

- По имени немецкого коммуниста пароход назывался, на котором я свою первую плавпрактику плавал. Нас, практикантов речного училища, тогда на Либкнехте трое было и все такие наколки сделали. Гордились мы ими. Коминтерн тогда у всех на слуху еще был. Мы на парадах пели:

Ждали, что немецкий пролетариат на борьбу с фашизмом выступит. Через эту нашу наивность я и сам в тюрьму попал. Уже в советскую». — «Как дело было?» — поинтересовался Колонтаец. «Проще не придумаешь: австрийские пролетарии проявили бдительность, донесли в советскую комендатуру о подозрительном работнике у словака Новотного и, при очередной проверке документов, меня сцапали, для установления личности. Новотный им что мог рассказал, ему не поверили, а я ничего добавить не мог: не говорил, да и не помнил. Особисты мою наколку рассмотрели и тоже решили, что я недобитый фашист и даже эсесовец. А потому стали меня добивать в самом прямом смысле слова. От побоев и ударов по голове, там у меня снова замкнуло и начали восстанавливаться и речь и память. Особистам теперь уже это показалось подозрительным. По их мнению, я обычный дезертир, а может еще и шпион, место которому — стенка. Но тем не менее запросили флотилию, там нашлись мои фотографии, меня опознали, вспомнили про гибель «БК» и попал я на подозрение теперь уже как диверсант. Не верилось никому, что единственно моторист может из всего экипажа уцелеть при подрыве, когда он первый погибнуть должен. Такого не бывало и быть не может. А если случилось — то неспроста. По этой логике дали мне десять лет шахты на всякий случай и отбыл я их от звонка до звонка вместе с полицаями, власовцами, бендеровцами и прочей сволочью».

«И где же ты чалил, братан? — посочувствовал Колонтаец. — Несправедливо с тобой обошлись особисты». — «В Воркуте я канал, — рассердился Трушин. — Справедливо-не справедливо, легко теперь рассуждать. Я думаю, правильно поступили — ведь не расстреляли же, хотя вполне могли, имели право — но пожалели. Допустим, я и не виновен был, а сколько рядом со мной всякой сволочи облегченные сроки тянули, вместо вполне заслуженной вышки. Потому что некогда особенно разбираться тогда было, следовало срочно от нечисти страну очистить. Как паровой котел от накипи. Если опоздать с очисткой — может взорваться. Наша страна тоже как паровой котел: нужно и дрова подкладывать, и подпитывать, и подшуровывать, и пар спускать, и от накипи чистить. А то что я пострадал, в масштабах страны не беда — я, может, на сотню зэков один такой попался. Зато жив и теперь свободен… Да и не пострадавшим и не осужденным я себя считаю, а свидетелем со стороны обвинения предателей Родины, которые заслуженно свою кару несли».