Ноэль!

Кажется, через каждый город Европы течет река. Я знаю, что это след прежних дней, когда торговля велась по воде, но не могу отделаться от ощущения, что в этом есть что-то символичное. Этот берег, тот берег, восточная сторона, западная сторона — как будто все города в мире одинаковые.

Иногда я воображаю, что мы по-прежнему в одном городе и между нами река, но в любой момент ты или я можем ее перейти. Мы живем раздельно, но рядом. Я знаю, что это не так.

Я должен был сказать тебе, как на меня повлияла потеря ребенка. В основном я думал о тебе, о моей обязанности вытащить тебя, вернуть нашу прежнюю жизнь. Мне всегда казалось, что мы легко можем потерять нашу жизнь, если не будем осторожны. Я не понимал, что наша жизнь — вокруг нас, во всем вокруг, во всем, что мы делаем вместе каждый день.

Может быть, больше всего в жизни я всегда дорожил своим потенциалом, самой идеей, что я должен как-то воплотить, исполнить обещание своей жизни, своей удачи. Но однажды мне стукнет пятьдесят, сто, и все, что я сделал, все, что мог бы сделать, потеряет значение. Нечего будет сказать про мой потенциал, про двери, которые передо мной открыты или закрыты. Никто вообще меня не вспомнит. Не хочу звучать как нигилист.

Мне трудно было смотреть, как ты тонешь. Все держалось на тебе, без тебя бы все распалось. Твоя сила была частью моей жизни, а я делал вид, что это моя сила. Прости меня за это. Иногда мне кажется, что я так и остался маленьким мальчиком, который ищет во всем подтверждения, что он не хуже других. Мальчиком, который все ждет, когда придут белые люди и прогонят его. Мальчиком, который забыл свою роль. Но мне нельзя скатываться в пессимизм. Я не так много о чем жалею — ведь в результате я оказался здесь, с жизнью, какой я не мог и вообразить.

В общем, я сижу в кафе с видом на реку, тут совсем не Штаты. Не нужно все время заказывать, чтобы тебя не выгнали. Всего одна чашечка кофе — и часами никто не тронет. Даже меня. А официанты грубят всем подряд, так что не надо беспокоиться, что дело в тебе.

Я решил написать тебе, потому что я сидел тут, пил кофе, и вдруг заходят муж с женой. Он черный, а она, не знаю, может быть, из Египта. Не поймешь. Но с ними была девочка, зеленоглазая, с темной кожей. Волосы заплетены в косички. Они заказали ей пирожное. Сами пили вино. И так было мило, девочка все время чем-то была занята: сковыривала вишенку с пирожного, глядела в окно на воду, болтала с родителями время от времени, а они сидели очень тихо. Смотрели на нее, на воду. Под столом они держались за руки и изредка подносили к губам бокалы. Как будто они жили в своем мире, и, хотя девочка тоже была его частью, на самом деле это был мир для двоих. Я представил, как девочка будет расти, появляться в их жизни, исчезать, как все дети, когда вырастают, а они так и будут сидеть за столом, держась за руки, и посматривать друг на друга. Это было прекрасно. И душераздирающе.