Светлый фон
через семь лет семилетних алыми.

Наконец обновленный корабль, под звуки заранее нанятого им оркестра, приблизился к берегу, навстречу бегущей в воде девушке. «От него отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот, которого она, как ей показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства». Запыхавшись, она сказала: «– Совершенно такой. – И ты тоже, дитя мое! – вынимая из воды мокрую драгоценность, – сказал Грэй. – Вот, я пришел. Узнала ли ты меня?“»

Обозначение «драгоценность» отсылает, похоже, к библейской реминисценции, обыгранной в либретто: «высшее сокровище – верная жена»; а предписанное каноном взаимоузнавание аранжировано музыкой. Сокровища Голландца трансформировались здесь в роскошное убранство корабля, изображенного плавучим эдемом: палуба «была как небесный сад»; а когда Ассоль вошла в приготовленную для нее каюту, сверху «вновь кинулась огромная музыка» – как гриновский ответ на оглушительную оперу (и триумфальное завершение романтического «отдаленного зова», ранее тоже доносившегося к Ассоль). Завистливая Каперна, обиталище злобных и туповатых маловеров, посрамлена.

Не забыта Грином и вагнеровская фигура Охотника, только обретающая тут совсем другую, но также важную функцию. Если предсказание об Алых Парусах девочке сделал лишь похожий на охотника Энгль, то уже настоящий – но «неизвестный» – охотник в утренний час с изумлением успел заметить заветный корабль и услышал доносящийся оттуда «внезапный звук» – пение кларнета. Роль благого вестника и свидетеля тут дана как бы в усеченном варианте.

охотник

Сказка создана была Грином в отвратительное время, омраченное голодом, нищетой и невыносимым гнетом. Для подданных большевизма она была такой же отрадой и выполняла ту же целительную роль, что и оперная музыка.

Автор умер в 1932 году в Крыму от голода. Через несколько десятилетий, после антисталинского XX съезда КПСС (1956), власти решили впрыснуть новую кровь в жилы дряхлеющего режима, – и стали, посредством комсомола, спешно изобретать «романтику революции», приспособив к ней «Алые паруса». В «Комсомольской правде» даже появилась рубрика под тем же названием, и до самого конца коммунистического правления гриновскую феерию представляли неким возвышенным иносказанием о большевистской мечте. По сути дела, алым парусам возвращали изначальный – кроваво-красный цвет. Их почитание среди молодежи успешно поддерживается и сегодня, безотносительно к смене идеологических приоритетов. Но это полукомическое послесловие к теме уже полностью выходит за ее круг.