— Я объясню всем, кто тебя любит, что ты больше не мог терпеть.

Воздух был теплый.

— Я сделаю это для тебя. Но имей в виду, Завьер. Ты не сможешь ничего вернуть или изменить.

Он нуждался в ком-то, кто смог бы его увидеть, понять, удивить его, как небо.

Он положил мотылька-паромщика меж ладоней.

* * *

«Что, служанки поменяли занавески или передвинули мебель? — спросила как-то Найя. Это было за год до ее самоубийства. — У тебя изменилось лицо».

Она села и посмотрелась в зеркале.

— И у меня тоже.

— Нет, Найя, — ответил он тогда. Если он находил неправильные слова, она злилась и не спала всю ночь. А неправильными каждый день становились разные слова.

— Дело не в комнате, — продолжала она. На ее лице было написано недоверие. — Дело в нас. — Она тронула себя за челюсть. — Исчезло сияние юности. Ты не заметил? Вокруг нас, повсюду, молодежь сияет. — Она подошла к нему. — Мы стареем! — рассмеялась она. — Разве это не прекрасно?

* * *

Она правильно сделала, что не стала ему являться. Он бы не смог с ней танцевать.

Держа в руке зеленого мотылька, он рывком распахнул дверь ресторана.

* * *

Анис поднялась на гору над пляжем Карнейдж. Натруженные легкие болели. По голове колотил дождь. Она направила потоки энергии на руки и ноги и по щекам.

Вот так, говорил ей отец, она и погибнет. Многие родители рассказывали детям перед сном предание о сладком урагане, страшную легенду, которая исправляла плохих детей, но никто не рассказывал ее так, как преподобный Лати.

Однажды боги, которых все так любят, решат погубить вас в сладком-сладком урагане из-за того, что вы шутки шутили над ними, — и тогда вы поймете, что я был прав.