Последняя ходка совсем за ерунду. По-глупому. Вместе с сыном освободились. Дома уже побывали. Матка, все такое. У сына — баба. Не все же козлов долбить! Вечерком пошли в пивбар. Чтобы отдохнуть культурно. А там — нате! Три мента сидели и привязались. Чего надо? Бритые? Ну и бритые! Не люди?! Из экспедиции! Им-то что? Через стол — офицеры, авиаторы, так и то осадили — что вы к мужикам привязались? Сидят себе тихо, никого не цепляют.

Ну, наверху — ничего. А вниз сошли, один из мусоров к сыну пристал. Заколебал просто! Сынок ему и вмазал. Ну, и понеслось! Они-то ментам до плеча не достают, а уж отмахали — будьте-нате! Шило-старший кричит: вызывай давай подмогу. Вызвали. Еще четверо прилетели. Ну, скрутили, конечно. Во-первых, что: только откинулись, а во-вторых — двое на семерых, попробуй?! На суде упи́саться можно было! Семь бугаев сидят и жалуются: избили! — Кто?! — Эти двое! Мать твою! Три года!

Ночная гостья сумбурно покидает обитель: срок снаряжать в школу сына. Муж — «отбывает». Попробуй-ка все одной. На прощание она соизмеряет объем, как бы ориентируясь «все ли я взяла?», на самом деле одинокая женщина определяет телесные прогнозы и фокусируется, между прочим, и на моей фигуре. У меня, впрочем, иная программа: «принять вахту» и вытянуться на топчане, и я ее, кажется, нисколько не скрываю. Дверь захлопывается. Первым из бригады появляется Душман. Он — бригадир. Явка на работу до срока — каприз рулетки его гуляний: случилось проиграть в карты где-то здесь, на одном из островов, — «там!» — акцентирует узбек неопределенность своего внедрения в ночной город на еще одну бессонную ночь.

Обычно Душман энергично вторгается в фургон под сюрпризы «Рабочего полдня». Первое — он материт мастера, чтобы пресечь официальности в вопросе опоздания. Второе — ссужает Аптеке на пиво. Третье — релаксирует на топчане.

Он женится не раньше тридцати, когда досыта погуляет. Впрочем, тут и другое. Те, которые хотели бы за него выйти, ему «до фени», а те, на которых он бы женился, уже за него не выйдут.

Ничего, вот он получит путевую характеристику и — в плавание. Родная стихия! Снова появятся деньги. Друзья. Чувихи. А главное — загранка!

...Минуту, а может быть, час он смотрит на ее лицо, но не потому, что оно кажется красивым или безобразным, — просто смотрит, хотя это и не соответствует его принципам, всему поведению того человека, которым он себя считает.

Я понимаю его смятение, когда он теряется: «Так кто же я?» — и вновь как бы изучает черты подруги, на самом деле пытаясь истерично нащупать нити своих чувств, мыслей — всего, что было, — он помнит, это, кажется, было, — а осталось ли? Что-то произошло с ним. Он как будто перевоплотился в другого, изможденного, дебильного человека? Это произошло за год. Да, год, как он в городе, и друзья, говорят, не узнают его.