По сути, оформление польских земель в титуле российских императоров прошло в три этапа – екатерининский, когда фактическое присоединение территории плохо коррелировало с ее символической апроприацией (в это время в титуле появилось всего три территориальных элемента), павловский, когда были поименованы все земли, захваченные в результате разделов (плюс шесть территориальных элементов), при этом их статус внутри титула был различен, и, наконец, александровский, когда общее число условно польских элементов достигло девяти, при этом в титуле также появилось указание на особую, чрезвычайно высокую по статусу территорию – Царство Польское. К 1815 г. пятая часть титула российских монархов была занята территориями, некогда принадлежавшими Речи Посполитой. Титул российского императора был исключительно «полонизирован».

Вопрос о том, с какой скоростью принимались эти решения, также представляется значимым. Если Екатерина II, за все свое долгое правление изменившая титул лишь дважды, не спешила маркировать польские земли как свои, по крайней мере в титуле, то Александр I, напротив, стремился как можно быстрее оформить в титуле западные территории. При этом если Екатерина оставляла этим землям их права и привилегии, Александр этим не ограничивался, стремясь максимально расширить последние.

Не менее показательна и история с гербом Царства Польского на гербе Российской империи. Занимающиеся вопросами геральдики историки справедливо указывают, что включение польского герба в российский имело целью подчеркнуть государственное и территориальное единство империи[1479]. Вопрос, однако, не ограничился политической декларацией общего порядка, ведь Царство Польское занимало особое место в иерархии земель на государственном гербе империи. Это не изменило даже восстание 1830–1831 гг. В 1832 г. щит с польским гербом был размещен на одном из крыльев двуглавого орла вместе с гербами Херсонеса Таврического и Финляндии[1480], при этом ему было отведено почетное (верхнее) место среди территориальных гербов. Для сравнения скажем, что логика простраивания территориальных иерархий подобного рода оставляла все меньше и меньше возможностей для исторических земель страны. Так, в изображениях первой половины – середины XIX в. (Большой, Средний и Малый государственные гербы Российской империи) Киев, Владимир и Новгород получили объединенный герб, то есть не были больше представлены индивидуализированно.

Александр был готов признать политическую субъектность Царства Польского и декларировать ее в любой форме и на любом уровне. Он создал новую традицию, которая продемонстрировала устойчивость безотносительно к изменениям политической реальности, возникавшим на западных границах империи. Обозначенная на его надгробии формула «Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский и Великий князь Финляндский»[1481] перекочевала в манифест о вступлении на престол Николая I[1482], а затем в присягу наследника Александра Николаевича[1483]. Неудивительно, что, став императором, Александр II воспроизвел этот риторический конструкт. В Манифесте «О Священном Короновании…» от 17 апреля 1856 г. отмечалось, что монарх вступает на «Прародительский Всероссийский Престол и нераздельные с ним Престолы Царства Польского и Великого княжества Финляндского»[1484]. В это же время на надгробии его отца, Николая I, появилась надпись, идентичная той, которую сам Николай некогда одобрил для надписи на могиле брата, – «…Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский и Великий князь Финляндский».