Обсуждение польской политики в привязке к категории «цивилизация» инициировалось Александром I не единожды. Император охотно говорил о роли поляков по отношению к России, особенно если в качестве слушателя выступал иностранец. Так, в том же 1818 г. в разговоре с одним из прусских генералов Александр объяснил выстроенную им иерархию: «Польша мне необходима, чтобы цивилизовать мою империю, слишком обширную, чтобы я желал ее дальнейшего увеличения. Я дал Польше конституцию, я надеюсь, что она проявит себя достойной этого знака… Я стремлюсь обеспечить всеобщий мир и цивилизовать Россию, таковы мои чаяния, такова цель моей политики…»[1450] Неудивительно поэтому, что в Польше этого периода сформировалось представление о возложенной на нее цивилизаторской миссии в отношении России[1451].

Стремление подчеркнуть особость Польши нашло прямое отражение в титулатуре российских монархов первой трети XIX столетия. Прежде всего отметим, что в российских документах существовало сразу несколько наименований применительно к польским территориям, вошедшим в состав империи в 1815 г. В случае с наполеоновской Польшей (с 1807 г.) речь шла о «княжестве» или «герцогстве». Российская же Польша (с 1815 г.) именовалась в документах «царством» или «королевством». Соответственно, на территории империи имели хождение титулы «царь» и «король»[1452].

Утвержденный после вхождения Царства Польского в состав империи титул Александра I выглядел следующим образом: «Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский и Подольский, Финляндский…»[1453] Наименование «царство» указывает на то, что вновь присоединенным польским землям в рамках императорского титула было отведено исключительно высокое место. Фактически речь шла о включении Польши во второй по значимости круг земель, притом что интеграция этих земель в первый «исторический» блок, состоявший из столиц Руси (Москва, Киев, Владимир, Новгород), была в принципе невозможна. Следует отметить при этом, что исторические земли и царства всегда были наиболее значимыми элементами титулатуры и неизменно доминировали в визуальной репрезентации территории империи.

Став «царством», Польша оказалась в одном ряду с Казанским, Астраханским и Сибирским царствами, а также Херсонесом Таврическим. При этом ее появление «сломало» чрезвычайно устойчивую триаду – Казань – Астрахань – Сибирь[1454]. Подобное решение противоречило устоявшейся традиции: как правило, присоединенные территории становились частью императорского титула, не меняя последовательности устойчивых сочетаний[1455]. Так, Екатерина II, став царицей Таврической после присоединения Крыма и Причерноморья, поставила этот сегмент титула после Казани, Астрахани и Сибири, ничего таким образом не разделив[1456]. Александр I, став великим князем Финляндским, поместил новые земли в титуле в блоке «великокняжеских» земель в завершение всей линии («великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский»)[1457]. Разрыв триады Казань – Астрахань – Сибирь был нелогичен и с точки зрения хронологии присоединения территорий: все три «царства» (Казань, Астрахань и Сибирь) вошли в состав страны при Иване Грозном. Все это говорит о том, что история с появлением Царства Польского в титуле русских монархов представляла собой в значительной мере экстраординарное явление – речь шла о поиске высокого статуса, сформировать который требовалось с учетом установок, которые были зачастую диаметрально противоположны друг другу.