— Слушай, — вздыхает отец. Слова даются ему с трудом. — Я там наговорил тебе всякого. Ты это… Не ходи, в общем. Забудь. Я сам разберусь.

Я смотрю на покрытый испариной лоб отца и мне страшно. Если один пчеловод так нас истощил, что меня ждет на дискотеке?

— Нет, ты прав. Я слишком долго тянул. Я пойду. Ты же видел, я могу вынести больше, чем ты. Я моложе.

Мама качает головой.

— Возьми мой шумоподавитель, он поновее. И обещай, что вернешься сразу же, слышишь, сразу же, как только начнет кружиться голова?

В пятницу я надеваю свои лучшие джинсы и голубую рубашку навыпуск.

— В консерваторию, что ли, собрался? — смеется Ковальчук с последней парты. На нем свободные штаны и безразмерная цветастая майка. Волосы уложены гелем. Вероятно, он кажется себе модным. «А мне повезё-о-от, с тобой мне повезё-о-от», играет у меня в голове. Я поднимаю глаза на Фатю и подкручиваю ручку шумоподавителя.

— Значит, пришел, — говорит она перед актовым залом, где по полу уже плывут разноцветные круги от дискотечной лампы. Музыки еще нет, но в колонках что-то шуршит и щелкает. От волнения у меня потеют ладони.

— У тебя красивые волосы, — говорю я, глядя на ее хиджаб. Она звонко хохочет, и от ее смеха у меня сохнет во рту.

— Значит, Ковальчук не шутил, ты и правда помешан на волосах?

Она смешно выделяет «помешан», похоже имитируя манеру Ковальчука растягивать гласные.

К счастью, в этот момент включается музыка, и мне не приходится отвечать. Я сую руку в карман и выкручиваю шумоподавитель на полную. Тунц-тунц, тунц-тунц, — извергают колонки, и с каждой звуковой волной мою голову словно набивают ватой. Фатя берет меня за руку и тянет на танцпол.

Танцующих еще мало, и вокруг нас много места. Я пытаюсь сфокусироваться на чем-то одном, но перед глазами все плывет. Несколько тактов мне кажется, что стулья вдоль стен качаются из стороны в сторону, будто мы на корабле в штормящем море. Пол под ногами ровный на ощупь, но выглядит так, будто в нем тут и там образуются выпуклости и вмятины. Моей ладони касается прядь чьих-то взметнувшихся в танце волос, и по ушам бьет короткий всплеск Лунной сонаты. Голова у меня кружится так, что я едва стою на ногах.

— А ты смотри на меня, — Фатя берет мою вторую руку в свою. Ее глаза цвета слегка подгоревшего пирога смотрят прямо в мои. Я держусь за нее изо всех сил и фиксирую взгляд. На ее переносице маленькая горбинка, которую я раньше не замечал. Как я мог не обращать на нее внимания? Как я вообще сразу о ней не подумал? Она идеальный кандидат. Источник бесконечной энергии, которой не было у нас со времен бабушкиного Моцарта. Я хочу отнять руку и провести по ткани ее хиджаба, приблизить ладонь к ее волосам, но она не пускает. Угадала мое желание и качает головой. Шепчет одними губами: