Краса еле переставляла ноги, практически висела на статном фельдшере.

– Я помню чудное мгновенье, – затянул фельдшер густым басом, когда двери машины скорой помощи захлопнулись.

Анечка забыла про свадьбу, про живот. Глаза вытаращила. Что еще за оперный балет?

– А вы, барышня, подпевайте, коли можете! – крикнул с переднего сиденья водитель.

На третьем романсе подкатили к приемнику.

Фельдшер забарабанил в закрытые двери.

Не все отрезали?

– Это кто там приперся на ночь глядя? – раздался ворчливый голос изнутри.

– Открывай, сова, медведь пришел! – отрапортовал двухметровый.

– Александр, ты, что ль?

– Я, теть Дусь. Зовите Михалыча. У девочки острый живот, давление низковатое, пульс сто сорок.

«Удивительно, – подумала Анечка, – когда он за песнями-то успел?»

А фельдшер, пока пел, периодически брал ее за запястье и манжетку подкачивал. Затихал на пару вдохов и опять затягивать свое: «Отцвели уже давно хризантемы в саду-у».

«Век буду помнить, – подумалось Анечке. – Эту ночь, этого фельдшера и хризантемы эти».

В приемный покой ворвался всклокоченный хирург.

– Что тут у нас?

«На ходу надевал халат», – подумала Анечка. Пуговицы застегнуты косо и через одну. И задники стоптанные, не расправил, так побежал.

– О, девица, здравствуй, здравствуй. Лицо знакомое. А, была уже у нас? Вот те здрасьте, не все отрезали? Мне оставили?

– Иваныч, хорош шутить. Девке и так страшно, вон свадьба завтра.

– Уже сегодня, – вздохнула Анечка.