— Опухоль — возможно. Однако следует помнить, что далеко не все опухоли злокачественные.
— Разве опухоль не была бы видна на снимке? — спросил я, вдруг сообразив, что Фил выключил экран прежде, чем перешел к обсуждению версий.
— Иногда бывает не видна.
— Давай еще раз посмотрим, — предложил я.
Фил покачал головой:
— Подождем результатов анализа.
— Да включи же! — Я подался вперед, чтобы нажать на кнопку.
— Не надо, — остановил он меня. — Пальпируя прямую кишку, я нащупал асимметрию, которая меня беспокоит. Незначительную. Возможно, ничего там и нет.
Как это объяснить? Как объяснить странное возбуждение при этой вести? Страх? Разумеется. Но было что-то еще, и это «что-то еще» я не мог объяснить. Потому что страх, конечно же, в такой ситуации был бы совершенно адекватной эмоцией. Беспримесный страх смерти удовлетворил бы Уильяма Оккама, а значит, должен бы удовлетворить и меня. Мы же говорили о моей бренности. Нет нужды усложнять, нет нужды умножать сущности, нет нужды трепетать в предвкушении. И все же — трепет восторга. Я почувствовал возбуждение, которое шевельнулось в паху и распространилось наружу и вверх, как моя запертая моча.
— Какова же третья версия? Я уже умер и это все тебе снится?
— Третья версия — наименее вероятная, такие случаи редки, — признал он. — Но все же случается, что описываемые тобой симптомы возникают в результате тревожности и стресса.
— Психологически неубедительно, — возразил я.
— И правда, ты вроде бы не тот тип, Хэнк, — согласился Фил. — У тебя нет сейчас серьезных финансовых проблем?
Я покачал головой:
— Насколько мне известно, нет. Чеки выписывает Лили.
— Она и девочки в порядке?
Этот вопрос я предвидел и ответил без промедления:
— В полном.
— Ты не увлекся какой-нибудь студенткой или аспиранткой?
Я заморгал. О склонности моего отца формировать камни я Филу Уотсону говорил, но, если только не случилось очередного провала в памяти, о том, как отец укладывал в постель своих учениц, я ни словом не обмолвился. Откуда у Фила идея, что я мог унаследовать ген супружеской неверности?