— Ты собираешься объяснить мне, откуда у нее фонарь под глазом? — напомнил я, пока наш разговор не сделался чересчур философским.

— Она вам не рассказывала?

— В пятницу она сказала, что ты ее толкнул, — сказал я. — Сегодня утром намекнула: возможно, за этим стоит что-то еще.

Я не уклонился от истины, однако и не был слишком уж точен. На самом деле нынче утром Джули ничего не сообщала мне и ни на что не намекала. Она общалась с моим автоответчиком, а я стоял в оцепенении и слушал.

Рассел кивнул, поднялся, перегнулся через перила веранды, уставился в темноту — уж не знаю, что он там видел. Ветер переменился, и я снова почуял присутствие волков. Я ждал, что Рассел заговорит, но он вдруг содрогнулся всем телом, и его вырвало на землю, за перила. Оккам пробудился, торопливо вскочил, подошел посмотреть, в чем дело, потом выжидательно поглядел на меня. Люди относятся к регургитации не так просто, как животные, и я хотел бы объяснить это Оккаму. Я бы хотел пояснить моему псу, что мы, естественно, сочувствуем тому, с кем приключилась такая неприятность, однако предпочитаем ограничить личное участие в этом процессе. Я постарался вложить все эти смыслы в многозначительный взгляд, но Оккаму это, очевидно, пришлось не по душе. Он считает нужным что-то делать, и если сообразит, что именно, угроза изгваздать лапы его не остановит. Он же всегда может вылизать их насухо. Испачкать лапы — такая мелочь, когда надо помочь страдальцу. Пес смотрел на меня с недоумением — мол, что ж это ты? Между прочим, я только что принял душ. И все же Оккам был прав: что-то предпринять нужно. Я сходил в дом, нашел бумажные полотенца и вернулся с ними, когда угроза миновала. Рассел все еще стоял у перил, но тело его больше не содрогалось. Я протянул ему салфетки, и он принял с благодарностью.

— Я вас предупреждал, что меня чуть что тошнит, — пробормотал он. — Весь день подступало. Наверное, заболеваю.

Он рухнул в свое кресло. Оккам понюхал бумажные полотенца. Непременно хотел досконально разобраться во всех аспектах этого происшествия.

— Что там внизу? — спросил Рассел, махнув рукой в сторону того места, где приземлилось содержимое его желудка. Я не включал наружный свет, а потому за пределами веранды, куда попадал свет из кухни, было темно хоть глаз выколи.

— Об этом не беспокойся, — сказал я.

Чистым бумажным полотенцем Рассел утер лоб.

— Получше стало, — признался он.

— Еще бы.

Он глянул на меня, слегка улыбнулся:

— За последний час мы опозорились друг у друга на глазах дальше некуда.

— Так начинается мужская дружба.